Как ни странно, все эти рассуждения имели бы куда больше смысла, если он во сне не выглядел бы так некрасиво.

Однако стоит взглянуть на ситуацию и с другой, более привлекательной стороны. Импозантная внешность, деньги и “мерседес”, бифштексы, вино и яхта, безусловно, скрашивали жизнь темпераментной студентки на побережье, делали ее гораздо насыщеннее, чем ее тусклое существование в Нью-Джерси. Если бы ей хотелось просто чахнуть над книгами, она могла бы поступить в любой нью-йоркский университет, не уезжая далеко от дома.

Вот если бы во сне он казался по-детски беззащитным, сразу все представилось бы в лучшем свете. А то сейчас он похож на курильщика сигар из отеля для конгрессменов, и это вызывало в ней смутное чувство тревоги, беспокойства.

В жаркой застывшей тишине послышался звук медленных шагов на лестнице, ведущей снизу на верхнюю палубу. Охваченная странной паникой, она резко уселась, но тут же сообразила, что шаги могут принадлежать всего лишь старому композитору, на которого родители Хансона оставили большой дом на холме, отправляясь в длительную поездку вокруг света. Она не торопясь встала и, подняв простыню, завернулась в нее, закрепив на груди вроде саронга. Предоставить старому Хабаду Короли бесплатный стол и крышу над головой — типичный жест, патетическая демонстрация культурной благотворительности.

Ждала, пока он поднимется. Когда-то у людей старшего поколения старик пользовался любовью и успехом, хотя в трудах по истории музыки его имя останется лишь в примечаниях и сносках. Хансоны, разумеется, воображали, что, живя в их большом сарае, он станет сочинять. Только все равно после его смерти никто не повесит там мемориальной доски.

Короли, добравшись до палубы, немного постоял, стараясь отдышаться, глядя на нее. На старике была широкополая шляпа, сандалии и короткие брюки, болтавшиеся на нем как на вешалке. Старческое тело усохло, пергаментно-коричневая кожа обтягивала одни кости. Посредине голой груди торчали белые пучки волос. Выцветшие, проницательные глаза из-под широких соломенных полей внимательно изучали ее.

— Что вам нужно? — высокомерно бросила она.

— Сообщение для короля, прелестная дама, — провозгласил тот и, прошаркав к лежаку, тренированным пальцем музыканта ткнул расслабленное тело. Мгновенно проснувшись, Келси уселся, осоловело глядя на старика.

— Какого дьявола! В чем дело? — проворчал он.

— У вас здесь не работает телефон, поэтому рискнули побеспокоить меня в большом доме, попросили передать сообщение. Вам нужно ехать в клинику. Что-то случилось с вашей женой. Обратитесь к кому-то по имени Уэлмо.

— Луэлл? Что с ней?

— Больше ничего не сказали.

Келси Хансон еще посидел не двигаясь, затем, опомнившись, бросился в каюту, оставив дверь открытой. Старик снова стал разглядывать девушку.

— Что значит образование, а? Вот это воспитание! — бормотал он.

— А вам какое дело? Вы кто такой? Старик усмехнулся:

— Зачем же злиться? Кто вас трогает? Хансон выбежал уже в брюках и легкой рубашке. Небрежно взглянув на них, кинулся к лестнице, проверяя на ходу карманы.

— А я? — раздраженно воскликнула девушка. — А мне куда? Остановившись, Келси обернулся, бросив ей десятку, но она не успела подхватить ее.

— Вызови такси, — крикнул он, сбегая по лестнице. Ширли подняла деньги, стала подбирать одежду.

— Ну, старичок, вы свое сообщение доставили...

— Есть еще кое-что и для вас. Если, конечно, вам это небезразлично. Человеческий голос — очень тонкий инструмент. Хотя по телефону не сказали прямо, но все и так было понятно. Его жена мертва.

Солнечный свет вдруг показался померкнувшим — она вздрогнула.

— Все-то вы знаете, — сказала она со вздохом. Он пожал плечами.

— Знаю кое-что о лягушечках вроде вас. Хорошеньких лягушечках. Ничего не меняется. Глубокомысленные оправдания, чуточку сожаления от сознания, что валандаетесь с таким пустым созданием, как этот бездельник. И кончите тем, от чего стараетесь убежать, девочка. Тем, от чего воротите нос — дом, муж, детишки. Вот и все!

— Вы же ничего обо мне не знаете!

— Сталкивался с такими лягушатами в сороковые годы, а ваш тип вообще не изменился. Его жена умерла. Одевайтесь, причешитесь. Приходите в большой дом, там вызовем такси.

Повернувшись, он заковылял к лестнице и, придерживаясь за перила, стал тяжело спускаться вниз.

Сэм Кимбер без сил повалился в дубовое кресло в пустом кабинете рифа Уэлмо и устало произнес:

— Тебе не кажется, Харв, что ты слишком рьяно занимаешься этой утопленницей? Знаешь ведь, мне и так тяжело.