На этом совещании было принято решение о развертывании 1-й казачьей дивизии в казачий корпус. Причин такого решения было три: во-первых, казаки очень хорошо проявили себя в боях, во-вторых, по всей Европе, в особенности в Польше и Франции, было разбросано много казачьих подразделений, состав которых был пригоден для пополнения корпуса, в-третьих, людские резервы самой Германии после Сталинграда и Курска были практически исчерпаны, и многие соединения уже не могли получать необходимых для достижения штатной численности пополнений, а мальчишки росли слишком медленно.

Предусматривалось иметь в составе корпуса три дивизии: две кавалерийских и одну пехотную (пластунскую). Командиром пластунской дивизии должен быть казачий офицер. Рассматривалась кандидатура генерала Андрея Шкуро, но окончательно остановились на кандидатуре полковника Ивана Кононова, командира 5-го Донского полка, наиболее отличившегося в боях, хотя и не всегда соблюдавшего дисциплину и правила цивилизованной войны.

Уже в сентябре, несмотря на отсутствие формального приказа о формировании корпуса, было начато усиление дивизии и повышение ее боевой мощи: дивизия получила тяжелые минометы, 105 мм гаубицы, зенитные орудия, начали прибывать казаки из Франции, где уже происходили бои с высадившимися англо-американскими войсками в Нормандии. 5-й Западный казачий полк был переведен из Франции в Австрию.

Тем временем дивизия находилась почти в непрерывных боях, в журнале боевых действий появляются новые названия: Баня Лука, Нова Градишка. Оккучани, Копривница, Клоштар, Джюрджевац. Бои происходили с неизменным успехом. Многие казаки получали боевые награды, в том числе и железные кресты 2-го и 1-го классов, что до этого времени для не немцев не допускалось.

Время идет, военное положение Германии ухудшается, с открытием второго фронта становится почти безнадежным, казаки чувствовали приближение конца войны, разглагольствования Геббельса о чудо-оружии никого не убеждали, однако никакого уныния и упадка боевого духа не наблюдалось. Какая-то фатальная надежда продолжала оставаться в душах казаков.

В феврале 1945 года появился приказ о присвоении казачьему соединению наименования 15-го казачьего кавалерийского корпуса и назначении его командиром генерал-лейтенанта Гельмута фон Паннвица.

К этому времени реорганизация дивизии частично уже была выполнена: две бригады бывшей дивизии превратились в дивизии, для формирования пластунской дивизии необходимого количества казаков не было, поэтому была создана пластунская бригада из 7-го и 8-го пластунских полков и конного резведдивизиона. Командиром бригады был назначен полковник Кононов. Он не хотел расставаться со своим 5-м Донским полком, которым командовал более двух лет, и этот полк вошел в бригаду вместо 7-го Пластунского, а вся бригада получила наименование Кононовской.

А во вторую дивизию в качестве компенсации за выведенный из ее состава 5-й Донской полк были включены два отдельных дивизиона.

Был ли сформирован 7-й полк, я не знаю. Во время моих скитаний в Хорватии, Австрии, затем в проверочно-фильтрационном лагере и многих лагпунктах ГУЛАГа я встречал казаков из всех полков 1-й казачьей дивизии и 8-го Пластунского полка, а казаков из 7-го полка мне встречать не приходилось.

Встречается информация о том, что вместе с нашим корпусом или даже в его составе действовал калмыцкий полк. Но калмыков я тоже не встречал.

И вот, как я уже рассказывал, в первых числах февраля 1945 года я прибыл в 5-й Запасной казачий полк 15-го казачьего корпуса.

Запасной полк располагался в большом благоустроенном лагере, бараки чистые, теплые, двухэтажные койки. После наших долгих скитаний прямо как в раю. Большое движение — прибывают, убывают.

Сразу нас здорово ошарашили. Седоусый вахмистр построил нас, человек тридцать свежеприбывших, и скомандовал: «Русские, три шага вперед!» Мы все, включая адыгейца Каплана, дружно шагнули на нужные три шага, а вахмистр сделал удивленное лицо и спросил: «А чего ж вы тогда сюда приехали?»

Недоразумение выяснилось быстро. Оказывается, здесь считали, что русские — это неказаки, а казаки — это нерусские. Мы же, по своей неграмотности, считали, что мы и русские, и казаки.

На следующий после прибытия день мы сдали оружие, помылись, постриглись и начали получать обмундирование, все новенькое, с иголочки. Я получил высокие кавалерийские сапоги, бриджи с кожаными леями, одеяла, шинель, унтер-офицерские серебряные ленточки, знак «КВ» на рукав и все остальное, включая носовые платочки.

Как во всяком месте, где большое движение военных людей, все ходят, интересуются, спрашивают, ищут земляков, станичников.

Вот и у меня интересная встреча. Подходит вахмистр.

— Какой станицы?

— Ярославской.

— Ярославской? Каретникова знаешь?

— Знаю, конечно. Это мой одноклассник и лучший друг. На одной парте сидели, вместе в армию уходили.

— Нет, это старый.

— Значит, его отец. В нашей станице других Каретниковых не было.

— На фотографии узнаешь?