И как же меня будоражило это ее грубоватое боржом!

Я тогда подумал, что меня, старика, неслучайно притягивают к себе эти их тащусь… наезжает… не светись… не грузи… дурацкое клёво… меня ломает… Молодежный сленг. Сотни словечек молодых людей необыкновенно бодрили меня в те дни, впрыскивали дивную чуждую энергетику. Я чувствовал себя птицей, которой вдвое нарастили крылья.

Борис в ночь уедет, а я опять окажусь в том доме. В той спальне. Первый шаг всегда труден… Но это ровно одна минута! Две!.. А затем?.. Однако надо же дать ей крепко заснуть… Ее ночная жажда? Я ведь помню, где стоит бутылка с боржоми.

В реальности я прошагал к ней в темноте даже скорее, чем за минуту. Я пролетел… Прямо к ее постели. Я уже все здесь знал.

И, переждав еще одну тихую минуту (тишайшую!), я сразу поискал глазами под кроватью боржоми, но боржоми не оказалось… Я (помню) удивился. Я растерялся. Как же так! Я даже нагнулся поискать к ножке кровати. Лунные полосы… Луна была, а боржоми не было. Я сунулся к другой кроватной ножке… Не было. А сонная Вика уже буркнула мне, что ты так долго!.. Сонным знакомым голосом. И я вдруг сообразил, что слова ее и жажда ее относятся не к боржоми.

На четвереньках она была изящна, с прогнутой юной спинкой. Вика сама и почти сразу приняла эту покорную позу… Вероятно, обычную у них с Борисом в предыдущие ночи. Почти сразу и прогнулась спиной, едва я бережно (едва дыша) коснулся руками ее бедер. Ах, как взыграла в окне луна! Луна взревновала, клянусь! Смуглая (при луне) попка Вики уже сама по себе (и отдельно от Вики) ритмично поддавалась. Она уже и подыгрывала… Скромно… Слаженно… В конце, правда, легкий сбой… вдруг.

Разумеется, я был деликатен – хотя бы потому, что был осторожен. Но неполное и приблизительное знание (нажитых ими ласк) привело в финале к моему слегка грубоватому пришлепу – к нарочито отбиваемому такту в ночной тьме: шлеп! шлеп!..

– Мягче, мягче… Сколько раз тебе говорить! – сквозь сон пробурчала Вика.

Она, уверен, и не разлепляла глаз. Ловила кайф в полусне.

Мы отдохнули. Всё тихо. И даже луна притихла… Я был счастлив. Но я колебался: открыться ли сейчас? или нет?.. Не знаю, зачем мне это. В ночной тьме что-то меня теперь давило. Тьма не могла быть вечной. Сказать ей? Или нет?.. Акт (ночной и с моей стороны очень осторожный) давал мне в ту минуту обе возможности. Гуляй, Вася. Свое получил – можно уйти.

Но, видно, в том и заноза, что полученное счастье казалось мне слишком малым. Слишком тихим… Ведь не хотелось, чтобы оно исчезло. Чтобы ушло в ночь. Чтобы растаяло в космосе. И в вечном перестуке колес. (Как у мужчины и женщины, которые вдруг сошлись в пустом купе поезда Москва – Пенза.)

Я возомнил!.. Возомнил о вдруг найденной в эту ночь любви. О большом чувстве… У стариков бывает. (Луна луной – а женщина женщиной. Я не хотел ее терять. Похоже, я просто жадничал.)

И тронул сонное плечо… Я будил, как бы проверяя теперь наши с ней отношения на прочность. (Что от них останется?..) Теперь я ласкал и ласкал ее плечо, ее грудь. Я отгонял тьму. Настойчиво… Хотя и мягко.

Она вяло отыграла ласку. Провела мне ладонью сначала по ключице, а пальцами к горлу, к моей сонной артерии. Я приготовился. Горло мужчины и кадык – самые, я думаю, узнаваемые на ощупь места. Ее теплые пальцы ползли… Я притих. Узнает?.. Чужая женская рука – не шуточки.

Она хотела, и я начал снова. Теперь уже лицом к лицу. Отваги хватило. Вот только зря я чуть заспешил. Именно от спешки новый акт уже сразу (я чувствовал) шел сколько-то под откос… Руки не так. Живот не так… Вот-вот должно было обнаружиться нечто меня разоблачающее, не в их формате. Я взволновался. И боялся поменять позу. А она, Вика, как раз ждала… Чего-то… Привычного ей.

И потому я вслух сказал. (Лучше сказать, заговорить первым…) Я как бы обнародовал свое некоторое удивление:

– Что у тебя с голосом нынче? Простыла?

Вопль ее вырвался сразу. И уже не стихал. «Оооо! Уиии!..» Реакция! На мой голос! (На чужой голос в своей постели.) Она мгновенно, сильно отбросила меня и мгновенным же щелчком включила настольную. Глянула… На меня! И снова: «Оооо! Уиии!.. Оооо! Уиии!» – вопила! Она еще и откинулась всей верхней половиной тела. Откинулась, сколько могла! От меня подальше – вот-вот порвется пополам.

Я, само собой, тоже показательно отпрянул и даже вскрикнул:

– Где я?..

Мы отпрянули друг от друга телами, но ноги наши под простыней соприкасались. До ног еще не дошло. Ноги нас не понимали. Ноги только заскользили невнятно одна о другую и третья о четвертую. Кто из нас двоих выдал ногами этот липкий, скользкий, прохладный пот испуга, трудно сказать. Возможно, мы оба… Пот взаимного страха!

Торопясь (я все еще удивлялся случившемуся первый), я ее перекрикивал: я продолжал кричать, кричать, кричать, – я ведь пришел… я пришел к своей!.. к своей подружке! Что за кино! Что за дьявольщина! Как я сюда попал?!