— Гм… однако ж, в литературе не часто приходится читать подобные благоразумные мнения, — приятно огрызнулся Дыба.

— Ваши превосходительства! позвольте вам доложить! Я сам был много в этом отношении виноват и даже готов за вину свою пострадать, хотя, конечно, не до бесчувствия… Долгое время я думал, что любовь к отечеству выше даже любви к начальственным предписаниям; но с тех пор как прочитал брошюры г. Цитовича * , то вполне убедился, что это совсем не любовь к отечеству, а фанатизм, и, разумеется, поспешил исправиться от своих заблуждений.

Это было высказано с такою горячею искренностью, что и Дыба и Удав — оба были тронуты.

— Может быть! может быть! — задумчиво молвил Дыба, — мне самому, по временам, кажется, что иногда мы считаем человека заблуждающимся, а он между тем давно уже во всем принес оправдание и ожидает лишь случая, дабы запечатлеть… Как вы полагаете, ваше превосходительство? — обратился он к Удаву.

— На этот случай я могу рассказать вашему превосходительству следующее истинное происшествие, о котором мне передавал мой духовник, — отвечал Удав. — Жили в одном селении две Анны, и настал час одной из них умирать. Только послал бог к ней по душу своего ангела, а ангел-то и ошибись: вместо того, чтоб взять душу у подлежащей Анны, взял ее у другой. Хорошо-с. Та ли Анна, другая ли Анна — все равно приходится попам хоронить. И что ж! только что стали новопреставленную Анну на литии поминать, как вдруг сверху голос: Анна, да не та! Так точно, думается мне, и в настоящем случае: часто мы себе человека нераскаянным представляем, а он между тем за раскаяние давно уж в титулярные советники произведен. Федот, да не тот!

Высказавшись таким образом, мы подивились премудрости и на минуту смолкли.

— А впрочем, по нынешнему времени и мудреного мало, что некоторые впадают в заблуждения, — задорливо начал Дыба, — нельзя! Посмотрите, что кругом делается? Где власть? где, спрашиваю вас, власть? Намеднись прихожу за справкой в департамент Расхищений и Раздач * — был уж второй час — спрашиваю: начальник отделения такой-то здесь? — Они, говорят, в три часа приходят. — А столоначальник здесь? — И они, говорят, раньше как через час не придут. — Кто же, спрашиваю, у вас дела-то делает? — Так, поверите ли, даже сторожа смеются!

— И после этого жалуются, что авторитеты попраны! основы потрясены!

— Нет, хорошо, что литература хоть изредка да подбадривает… Помилуйте! личной обеспеченности — и той нет! Сегодня — здесь, а завтра — фюить!

Сказавши это, Удав совсем было пристроился, чтоб непременно что-нибудь в моем сердце прочитать. И с этою целью даже предложил вопрос:

— Ну, а вы… как вы насчет этой личной обеспеченности… в газетах нынче что-то сильно об ней поговаривают…

— И на этот счет могу вашим превосходительствам доложить, — ответил я, — личная обеспеченность — это такое дело, что ежели я сижу смирно, то и личность моя обеспечена, а ежели я начну фыркать да фордыбачить, то, разумеется, никто за это меня не похвалит. Сейчас за ушко да на солнышко — не прогневайся!

— Не прогневайся! — словно эхо, хотя вполне машинально, повторили Дыба и Удав.

— Потому что, по мнению моему, только то общество можно назвать благоустроенным, где всякий к своему делу определен. Так, например: ежели в расписании сказано, что такой-то должен получать дани, — тот пусть и получает; а ежели про кого сказано, что такой-то обязывается уплачивать дани, — тот пусть уплачивает. А не наоборот.

— A не наоборот! — повторили бесшабашные советники, дивясь моему разуму.

— Если же мы станем фордыбачить, да не захотим по расписанию жить, то нас за это — в кутузку!

— В кутузку! — повторило эхо.

Но, испустив это восклицание, бесшабашные советники спохватились, что, по выезде из Эйдткунена, даже по расписанию положено либеральничать, и потому поспешили поправиться.

— Но по суду или без суда? — почти испуганно спросил меня Дыба.

— И по суду, и без суда — это как будет вашим превосходительствам угодно. Но что касается до меня, то я думаю, что без суда, просто по расписанию, лучше.

— Од-на-ко?!

— Я знаю, вашим превосходительствам угодно, вероятно, сказать, что в последнее время русская печать * в особенности настаивала на том, чтоб всех русских жарили по суду. Но я — не настаиваю. Прежде, грешный человек, и я думал, что по суду крепче, а теперь вижу, что крепко и без суда. Вместо того, чтоб судиться, да по мытарствам ходить, я лучше прямо к вашим превосходительствам приду: виноват! Вы меня в одну минуту рассудите. Ежели я не очень виноват — сейчас меня мерами кротости * доймете, а ежели виноват кругом — фюить! По пословице: любишь кататься, люби и саночки возить… не прогневайся!

— Не прогневайся! — цыркнул было Дыба, но опять спохватился и продолжал: — Позвольте, однако ж! если бы мы одни на всем земном шаре жили, конечно, тогда все равно… Но ведь нам и без того в Европу стыдно нос показать… надо же принять это в расчет… Неловко.

— А если неловко, то надо такой суд устроить, чтоб он был и все равно как бы его не было!

— Вот… это отлично!

— И все это я говорю перед вашими превосходительствами по сущей совести, так точно, как в том ответ перед вышним начальством дать надлежит!