– Пора возвращаться, Андрей, – девушки, наверно, ждут, и Саймон беспокоится. А эти козлы, – он посмотрел на Принца и Доминика, – пусть посидят под колпаком. Минут двадцать или тридцать… Хватит, чтобы остыть?

Не отвечая на этот явно риторический вопрос, я в полном ошеломлении втянул сквозь зубы прохладный воздух, выдохнул и молвил:

– Как вы это сделали?

– Так, маленький фокус…

– И много у вас еще таких фокусов?

По лицу Павла скользнула отрешенная улыбка.

– Вы, кажется, собираетесь в экспедицию? Погружение – это ведь она и есть? Возьмите меня с собой, узнаете.

– Как? – поинтересовался я. – Хроноскаф, знаете ли, не глайдер с двумя сиденьями!

Он снова улыбнулся и крепче сжал мой локоть.

– Как – это один из обещанных фокусов. Вы только согласитесь, Андрей, только согласитесь… Поверьте, второе сиденье мне не нужно, и много места я не займу.

Не знаю отчего, но я поверил.

Внешняя стена кратера обрывалась вниз, и с двухсотметровой высоты я мог разглядеть самое жаркое место в Солнечной системе – Море Калорис, тянувшееся на Дневную Сторону хребтами алых скал, багровыми трещинами ущелий и красно-бурыми полями осыпей. Величественное, но довольно тоскливое зрелище – даже для человека, привыкшего к пустыням! Отвернувшись, я побрел по галерее, считая шаги. Тридцать два от угла до угла, поворот, еще шестнадцать – к Туманному Окну, затем семнадцатый шаг – и я на Земле, в Джерате, под звездным небом. Здесь была ночь, и ее хватило на шестьдесят четыре шага, от серой скалы с жирафами до красноватой с быками. Снова Меркурий – обрыв, раскаленные камни, край ослепительного солнечного диска над ними, Восточный Экваториальный Щит, невидимый в потоке света… Здесь на скалах не было рисунков, и временами я прикидывал, не изобразить ли что-то самому. Что-нибудь удивительное – скажем, лысоватого и седого Павла, фокусника-криптолога, проспавшего в анабиозе три тысячи лет. А еще лучше – Тави, мою пленительную фею, и двух ее учениц, парящих в танце под деревьями, и сами эти деревья, гиму и олонг, наигрывающие им мелодию вальса или модного в этом сезоне паракуто…

Последний день праздника закончился, одарив нас приятной истомой и чувством выполненного долга. Праздновать – тоже нелегкий труд.

– Как гости? – спросил я Сенеба, не прекращая движения. Земная пустыня и пустыня Меркурия чередовались, как две клетки шахматной доски.

– Джемия и Октавия спят, – доложил мой хранитель бьона, – ваш друг Егор и Ники… – Он поперхнулся, примолк на мгновение и заиграл какую-то бравурную мелодию.

Темная клетка, светлая клетка… Звезды, луна, туманные полосы шлейфов, и сразу – безжалостный свет от сегмента солнечного диска.

– Это что такое? – полюбопытствовал я.

– Это, магистр, свадебный марш Мендельсона, – строгим голосом всезнайки сообщил Сенеб. – Был такой композитор в начале Эры Взлета.

Шаг, еще шаг… Земля – Меркурий, Меркурий – Земля…

– А что Саймон и Павел?

Они остались у Симурга, в гостевом доме. Думаю, не потому, что Саймон пренебрег моим гостеприимством – что-то с Джемией у них не получалось. Кажется, ее больше интересовал Павел.

– Сейчас свяжусь, выясню, – сказал Сенеб. И через мгновение: – Они в Тенете, осматривают Пятиградье. Магистр Саймон спрашивает, ознакомились ли вы с его подарком.

– Скажи, что нахожусь в процессе, – распорядился. И правда, лучше уж посмотреть эту капсулу с Пепла, чем болтаться из мира в мир, соображая, какие фокусы и как может выкидывать приятель Саймона, проспавший три тысячелетия. Тем более что эти мысли перебивались другими, совсем уж бессвязными – о двух девчушках, Лене и Лусии, о просьбе Гинаха и неприятной назойливости Принца, который, надо думать, скоро свяжется со мной. Еще – о незаконченном отчете и погружении, которое я намеревался совершить.

Направившись к кабинету, я сказал:

– Пошли запрос в наш мегалит… даже два запроса, во все мегалиты и массивы, имеющие отношение к ПТ-скачку. Первое: использовалась ли на практике ловушка Григса? Второе: возможен ли психотемпоральный переход двух взаимосвязанных психоматриц? Парное погружение, иначе говоря.

– Будет исполнено, магистр, – произнес Сенеб тоном хорошо вышколенного секретаря.

В кабинете было прохладно. Одну стену тут занимает картотека, а три других отданы под коллекцию, не столь роскошную, как у Гинаха, но все же включающую несколько подлинников: бронзовые статуэтки кошки, ибиса и богини Нейт, посмертную маску казначея Нехси и пару-другую свитков пергамента. Все остальное, ливийские пращи и дротики, копья кушитов и египтян, сирийские кинжалы, луки и колчаны с боевыми стрелами, сверла и серпы из кремня и многое другое изготовлено мной по древним образцам. Кое-что, разумеется, голография – храм Амона в Уасете, вид на стойбище ливийцев уит-мехе, воин мешвеш в полном вооружении, карта Северной Африки с путями миграций ливийских племен. Я уселся под ней, вставил капсулу Саймона в проектор и отключился от реальности.

Краткий миг забытья, и я на корабле, многокилометровом корабле Чистильщиков-Констеблей, что вынырнул вместе со всей флотилией из портала, соединившего орбиты двух планет: в ста двадцати парсеках – Нейл, а подо мною – Пепел. Ни воды, ни воздуха, ни земли, ни гор; гигантская оплавленная глыба со следами атмосферы, где попадаются линзы некогда выгоревшей и плотно спрессованной за сотни миллионов лет органики. Корабль – вероятно, исследовательское судно – отстреливает шатлы с экипажем и аналитические модули; модули вгрызаются в плоть мертвого мира, уходят в глубину, дробят и просеивают камень, шлак и уголь. Аморфная масса, в которой попадается нечто упорядоченное – останки каких-то агрегатов или живых существ, а может, то и другое вместе. Машины, слишком похожие на животных, животные, слишком похожие на машины…