О пыточной камере ШИЗО на зоне ходили самые страшные слухи. Порядки там были пострашней, чем в гестапо. Ни о каком «режиме», насаждаемом новым «хозяином», не могло быть и речи; это была территория полного беспредела. Вопреки Уставу в камере были предусмотрены даже электрические розетки, до самых медных ноздрей заполненные электрическим током. Через обычный зажим электричество можно было подвести к губам, груди или члену жертвы. Пассатижами Чалый и его подручные ломали пальцы, срывали ногти, выламывали зубы. В качестве орудий пыток использовались отрезки телефонного кабеля и дубинки, утыканные гвоздями.

Астафьев явно находил удовольствие в издевательствах над людьми. День без пыток и издевательств наверняка был для него пропащим. Причем цель истязаний была одна: заставить авторитетов ссучиться, то есть записаться в лагерный актив и надеть красную повязку. Особо значимых в блатном мире людей могли или зверски убить, или, что похуже для них, – отпетушить с последующей записью на видео. Профессиональные садисты хорошо знали свое дело: большинство даже самых стойких уркаганов не выдерживали и ломались.

Как и следовало ожидать, уцелевшие блатные быстренько отписали «малявы» на соседние зоны авторитетным ворам: мол, нас гнобят тут по-черному, что делать? Ответ не заставил себя долго ждать: авторитетные воры посоветовали замутить бунт, чтобы наконец показать оборзевшим мусорам, кто на зоне хозяин.

На какое-то время придушенная зона затихла, но затишье это было лишь временным. На «промке», то есть в промышленной зоне, скрытно изготавливались заточки, «пики» из арматуры и даже самодельные дробовики из стальных паропроводных трубок. Возможно, инспекторы оперчасти что-то и подозревали, возможно, лагерные стукачи даже информировали «кумовьев» о грядущих беспорядках. Однако докладывать Киселеву о зреющем бунте никто не спешил: ведь новые порядки и особенно «борьба с коррупцией» сильно подрывали бизнес и лагерных оперов, и контролеров, а потому все они были кровно заинтересованы в скором падении нового начальника.

К тому же действительно масштабных выступлений на зоне никто не ожидал. Максимум, на что рассчитывала оперчасть, – несколько выбитых стекол и поломанных ребер у наиболее ненавистных активистов. А уж после этого можно было начинать «завинчивать гайки» с утроенной силой…

Однако дальнейшие события развивались не совсем так, как хотелось блатным. За сутки до запланированного выступления произошел стихийный инцидент на «промке», и этот инцидент стал той самой искрой, от которой и разгорелось пламя.

Кто-то из контролеров, остановив уважаемого «бродягу» и глядя поверх его головы, процедил:

– Ты, бычара, кепку перед начальством сними, а то щас на вахте тренироваться заставлю, надевать и снимать до самого утра!

Любой арестант, считающий себя авторитетным пацаном, всегда отвечает конкретным делом – в противном случае крест на зоновской, среди блатных, карьере. В печень контролера тут же воткнулась заточка, загодя выточенная тут же, на «промке».

Под крики «мочи козлов и мусоров!» зэки перешли к более активным действиям. Нескольких контролеров забили насмерть тут же, нескольким удалось удрать. Их, впрочем, особо и не преследовали. Спустя полчаса одним гигантским пожаром полыхала вся «промка», где в вечернюю смену работали около трехсот человек. Бунт мгновенно перекинулся и на жилую зону, отгороженную от промышленной высоченным бетонным забором с колючей проволокой. С вышек сразу же загремели автоматные очереди. Однако арестанты были к этому готовы: в стрелков тут же полетели бутылки с растворителем и зажигательной смесью – благо подобного добра на промзоне было более чем достаточно.

Бунтовщики действовали на редкость осмысленно, и это выдавало в их действиях четкий и хорошо разработанный план. Кроме загодя приготовленных дробовиков и бутылок с «коктейлем Молотова», в качестве оружия использовалось все, что попадалось под руку: ножки металлических кроватей, штыри, детали станков, даже длинные доски, утыканные гвоздями-«сотками». Вход на зону с огнестрельным оружием категорически запрещен охране по Уставу, однако двое контролеров с подожженных вышек почему-то спустились не в простреливаемый коридор между заборами, а непосредственно в «жилку». Так в руки бунтовщиков попало несколько «калашниковых» с боекомплектами.

Центральная вахта была заблокирована так, что охрана из прилагерного поселка не могла подтянуться к жилым баракам. Были быстро и грамотно подожжены административный корпус и оперчасть – ночной пожар окончательно дезорганизовал начальство. «Козлов», то есть лагерных активистов, просто заперли в их «козлячьем» отряде, зловеще пообещав разобраться с ними чуть позже. Следующим шагом стал поджог кинологического питомника: ментовских собак арестанты ненавидели не меньше, чем их хозяев. Проводников собак, случившихся в питомнике, убили вместе с их псами.

Арестантам удалось даже завладеть бульдозером, стоявшим на «промке», и это сыграло в событиях едва ли не самую решающую роль. Кабину бульдозера наспех заэкранировали кровельными листами и мешками с песком. Пулю из «калашникова» такая импровизированная броня, конечно, не держала, но заметно сбивала балансировку траектории и гасила большую часть энергии. А главное, не позволяла уцелевшим стрелкам на вышках наблюдать момент попадания, лишая их тем самым удовольствия от удачных выcтрелов. Урча мощным дизелем, бульдозер, напоминавший уменьшенную модель бронепоезда, сминал на своем пути все: начиная от столбов с колючей проволокой перед контрольно-следовой полосой и заканчивая высоченным бетонным забором между «промкой» и «жилкой».