Оцепенение накатило. Не сказать, что я был полным неучем в данном вопросе. «Чудачества» раскольников трудно переоценить. Одни вполне безвредные, ходят в платочках, отращивают бороды до пят, всего лишь и причуд, что чураются людей, крестятся двумя перстами да обрядовые действия синхронизируют во времени: крестные знамения совершают одновременно с поклонами. А бывает, что волосы дыбом. Распутин был хлыстом – но так и не признался. А уж этот парень знал толк в извращениях. В отдельных сектах было модно самосожжение. «Самосожигание», как говорилось в старину. Благое дело – погубить себя в благочестивом огне. И детишек своих, и прочую родню – если ты ее, конечно, любишь и желаешь ей вечного блаженства. «Господи, помилуй! Для тебя, Господи!» – орали фанатики и с факелом взбирались на костер. Принятие угарных бань почиталось, другие способы «самоумерщвления». Масса «добрых традиций». Десять дней девицы, решившие «принять венец», сидели в сарае, без еды, без связи с миром. Затем их выводили – голодных, бледных, в длинных белых рубашках, сталкивали в овраг, наполненный талой водой. Радовались за них, топили, если те брыкались. А затем служили «неугасимые» по усопшим, бились в молитвенном экстазе, восхваляли «пастыря» и «восприемницу», доведших их до такой жизни…

Не хотелось бы пересекаться с этими «аномалиями». Беседа с Тропининым прервалась как-то внезапно. Кажется, я задремал. Проспал минуты две, открыл глаза. Ничего не пропустил? Болтало, гремело – я начинал привыкать к этой тряске и грохоту. Лампочка над кабиной пилотов прерывисто иллюминировала. Отвернулся Тропинин, скрестил руки и закрыл глаза. Дремали практически все. Не дремала только женщина напротив. Она увидела, что я не сплю, и по лицу ее забегали тени сомнений. Она покосилась по сторонам, опасливо глянула на охранника с царапающими глазками, который спал, оскалив изъеденные кариесом зубы, привстала, перебежала через проход и опустилась на пустое сиденье справа от меня.

– Ох, простите ради бога… – Тряхнуло, мы чуть не повалились – я успел отбросить ногу и упереться в пол. Она отпрянула и покраснела. Стеснительная, подумал я. Какого хрена она тут делает?

– Вы можете со мной поговорить? – спросила женщина. От нее исходила такая волна страха, что ее можно было потрогать.

– Конечно, – без особой охоты отозвался я. – Почему именно со мной, сударыня?

– Не знаю… – она смутилась. – У вас лицо хорошее, внушает доверие… вам тоже не по себе… Послушайте… меня зовут Людмила… Людмила Суслина… Мне кажется, это не та командировка, на которую я рассчитывала…

– Вы летите в командировку? – удивился я.

– Ну, если это можно так назвать… Я работаю в Томском медицинском исследовательском центре. Считаюсь неплохим специалистом…

– В какой, позвольте полюбопытствовать, области?

– В области патологий…

– Каких именно патологий?

– Анатомических патологий…

«Ничего себе», – подумал я.

– Это не то, что вы подумали… Вернее, не совсем то. Мы изучаем причины, механизмы развития болезней, осложнения, итоги заболеваний… Это также исследования причин и механизма смерти… Моя специальность – клиническая биохимия. Но вы же не медик, нет? Такие понятия, как танатогенез, патоморфоз, ятрогенная патология – они же ничего вам не говорят?

– Абсолютно.

– Дело не в этом. Я пишу кандидатскую диссертацию, в сентябре должна защищаться… Вчера утром меня вызвали к руководству…

«А вот с этого места можно не продолжать», – подумал я.

– Со своим прямым руководителем Казанским Ильей Петровичем я не успела пообщаться… Он был такой неразговорчивый, не в духе, нервничал… Представил меня незнакомому человеку – мол, коллега из областного патологоанатомического НИИ. Некто Платонов Иван Сергеевич. Тот долго что-то говорил – о том, что я прекрасный специалист, что я именно та, кто ему нужен, что требуется срочная профессиональная консультация, при необходимости назначение курса лечения, что все необходимое оборудование имеется, что это в моих же интересах – мол, случай любопытный, я соберу интересный материал для своей диссертации. Лететь придется в отдаленный район, никому из коллег, друзей и знакомых о командировке лучше не знать. Моя работа будет щедро оплачена, а после того как в моих услугах перестанут нуждаться, меня доставят прямо домой…

– Насколько щедро вам обещали заплатить, Людмила?

– Двести тысяч рублей… Пятьдесят выдали сразу же… Он просто из кармана достал и выдал, представляете? Сказал, что завтра прямо из дома меня заберет машина, чтобы оделась потеплее… Он ушел, а я побежала к Казанскому. А тот прятал глаза, бормотал, что Платонов его старинный знакомый, что я должна делать все, что он скажет. Ведь я же не хочу неприятностей в собственном институте?

– Сочувствую, Людмила. Впрочем, без работы в том месте, куда мы летим, вы точно не останетесь. Уж с патологиями в тех краях…

Ее глаза испуганно заблестели, задрожали губы. Женщине можно было от души посочувствовать. Неизвестно, как сложится ее судьба в Каратае, но о том, что после выполнения работы ее доставят прямо до подъезда, можно решительно забыть.

– Что это за место? – пролепетала она.

Я вздохнул:

– Место, в сущности, красивое. – И задумался, что бы еще сказать, чтобы не слишком ее шокировать.

– А что-нибудь утешительное скажете?

– Простите, Людмила, я не психолог. У меня тоже ситуация незавидная. Как у вас с семьей?

– Да никак… Многие считают, что я трудоголик, вся в работе, на семью и даже на личную жизнь времени просто не остается… Живу одна, ни собаки, ни кошки, ни рыбок – ведь за ними надо ухаживать…

«Это правильно, – подумал я. – Чем больше заботишься о животных, тем они вкуснее».

– Это хорошо, Людмила… Впрочем, будь ваша жизнь отягощена семьей, вас бы вряд ли выбрали.

– Что вы хотите сказать? – Она смертельно побледнела.

– Не хочу лукавить, Людмила. Мое положение мало отличается от вашего. Ваше преимущество, в отличие от некоторых, состоит в том, что вы едете в Каратай, как вольный человек. Где бы вы ни оказались и что бы ни увидели, ни в коем случае не вздумайте качать права. Работайте не покладая рук, докажите, что вы незаменимый специалист. Закончите работу – проситесь на другую, третью. Забудьте про гуманность, высокую нравственность и прочие морали. В Каратае они не работают. Только так вы сохраните статус вольнонаемной работницы. Если ваше будущее руководство однажды решит, что больше не нуждается в ваших услугах, то это будет самое страшное, что может произойти. Вполне вероятно, вы останетесь живы, но…