– Был. Ушла от меня жена.

– Ага, стало быть, мужчина с необремененным безымянным… А почему ушла? Причины, обстоятельства? Кто у нас образец супружеской неверности? Слушай, а ты правда защитишь меня и не дашь пропасть?

– Правда. Обязуюсь беречь и преумножать. Вот спасешь меня еще пару раз, и я стану твоим самым надежным защитником. Хватит болтать, Соколова. Надоело каждую минуту выслушивать твой треп. Закрывай глаза, спи…

Она молчала несколько минут. Это было так непохоже на Соколову.

– Эй, ты спишь?

– Нет, дуюсь…

– Йоптыть, Соколова… не нужна мне резиновая баба, понимаешь? Хватит дуться, думать о гадостях, вот проснешься – там и продолжай. Спи, говорю, пока насильно не заставил…

– Ладно, отдыхай, Луговой. – Она зловеще задышала мне в ухо. – Пусть тебе приснится я. В страшном сне. Будешь знать…

Ночью я проснулся – весь буквально наэлектризованный от страха. В первые минуты даже пошевелиться не мог. Анюта урчала под мышкой. Страх вольготно распростерся по телу, от заиндевевших пальцев на ногах до колом стоящих волос. Выгнал всех «конкурентов», поднял знамя победы. Это было то еще ощущение… Костер практически прогорел. Окрестности пещеры оглашал богатырский храп. Мне казалось, что вся нечисть Каратая собралась у нашего костра, уселась в кружок и чего-то ждет…

Я встал через не могу, бросил в костер подсохшую растопку. Вооружился горящей головней, сделал полукруг. Блики пламени озаряли каменистую площадку, трещины в земле, извивающийся по камням можжевельник. Не было никого. Я набрался храбрости, шагнул вперед, задрал свой факел. Где вы все?.. Отступила нечисть, чтобы не раскрывать себя раньше времени. Смутные тени сновали по окрестностям. Филин, страдающий бессонницей, ухал где-то в лесу. Страх притупился, но он еще был здесь, во мне. Я вернулся к костру, бросил в огонь всю имеющуюся растопку. Смотрел с удовлетворением, как бушует пламя. В такой пожар ни одна нечисть не сунется. Я забрался в свою нагретую охапку хвои, отыскал Анюту, пускающую пузыри, сунул ствол автомата между ног…

Утро было просто идеальным, чтобы заняться самоубийством. Мутная хмарь ползла по небу, порывы ветра трясли макушки сосен. В сгустившемся тумане утонула округа. Мы продрогли до последней косточки. Костер давно прогорел, золу раздуло. Люди жалобно стонали, ворочались.

– «Скорую» мне, «Скорую»… – стонал между приступами астматического кашля расхворавшийся Раздаш.

– Боже, как мне плохо, хочу обратно в кошмар… – бормотала Анюта, когда открыла глаза и все вспомнила.

– Удивительное дело, нас не съели волки, – удивлялся Мальков, пытаясь сделать что-то похожее на комплекс утренних упражнений.

– А ты рассчитывал проснуться у волка в желудке? – стонал опухший Шаховский, выбираясь на четвереньках из пещеры. – Господа, что случилось? Я не чувствую лица. Посмотрите на меня, оно еще здесь? Почему вы все отворачиваетесь, господа?..

Люди сбредались к прогоревшему костру, тряслись от холода. Коротышка Степан пытался провернуть шею, но заклинило позвонок, он отдувался, страдал.

– Стукните меня по шее, – взмолился он. Я стукнул – до характерного щелчка. – Спасибо, – проворчал Степан. – Вы настоящий друг.

– Можно на «ты», – разрешил я. – Обстановка позволяет.

– Тебя не было со мной сегодня ночью, – прошептала Анюта.

– Я заметил, – кивнул я. – По лесу болтался.

– Покушать принес?

Тропинину за ночь стало еще хуже. Он неловко подвернул больную руку, рана вскрылась, повязка с частью камуфляжа пропитались кровью. Он пытался улыбнуться, но выходило жалко и почти трагически. За раной требовался уход. Все понимали (но никто не озвучивал), что если в скором будущем рану не обработать, то ампутация руки будет самым благополучным исходом.

– Не помру, не бойтесь, – он бледно улыбался, видя, как мы отворачиваемся. – Поскорее бы выйти к Змеиному хребту. Произрастают там кое-какие растения, корешки которых врачуют раны так, что за день зарастают. Не фольклор, господа, прошу учесть. Пару лет назад знакомый охотник давал мне свой волшебный порошок. А после того, как я его хорошенько напоил, раскололся насчет наименования и рецептуры. Рану бы только промыть…

Раздаш, надсадно кашляя, пересчитывал собравшихся.

– Коровича не разбудили…

– Его не будить – воскрешать надо, – пошутил Шаховский. – Эй, Николай Федорович, встал?

– Нет… – глухо донеслось из пещеры.

– В такую рань и не встанет, – проворчала Анюта.

Мужчины засмеялись. Но хорошего настроения хватило ненадолго.

– Долго еще до твоего хребта, командир? – поинтересовался выползающий из пещеры Корович.

– Да нет, тут рядом, за горизонтом…

Этой гористо-лесистой местности не было конца. Мы шли по клочьям тумана, по прибитой к земле траве. Сопротивлялся даже воздух, отяжелевший от сырости. Но постепенно разбегались тучи, проглядывало солнышко, намекая, что день будет ясным, даже жарким. Мальков, имевший неплохой багаж знаний, разглагольствовал, что все это, если отвлечься от антуража, напоминает ему пустыню Сахару, где он бывал в тревожной молодости в качестве строителя (имелась в виду Ливия). Невыносимо жаркий день и студеная ночь, а если случаются осадки, то исключительно ночью или около того. Правда, он не мог припомнить, чтобы по Сахаре бегали вурдалаки с упырями из русских сказок и прочие лешие с бабами Ягами.