– Эти политические репортеры понятия не имеют, как писать об убийствах, – ввернул Флетч. – Они – узкие специалисты. И убийство интересует их не более боксерского поединка. Они не способны пасть так низко, чтобы удостоить его своим вниманием.

– Тут ты прав.

– Если б кого убили прямо в автобусе прессы, и то они позвали бы криминальных репортеров. Об убийстве они напишут не лучше, чем первый попавшийся на улице человек. Потому-то я и не могу взять в толк, с какой стати нас сопровождает один криминальный репортер.

– Кто именно? – без всякого интереса спросил Уолш.

– Фредерика Эрбатнот. «Ньюсуорлд».

– Завтра на рассвете, – продолжил Уолш, – мы уедем из этого города и, возможно, никогда более не появимся здесь. Пожелаем же удачи местной полиции. Надеюсь, они раскроют и это преступление. Но я не хочу, чтобы расследование причин смерти этой женщины хоть как-то затронуло предвыборную кампанию. Развести одно с другим – вопрос техники, и я думаю, нам это по силам, – Уолш потянулся. – Хватит об этом. Слишком мелкий вопрос. А главное, о чем я уже говорил, в том, что ты должен идти с нами до конца, раз уж пошел.

– Почему ты вообще обратился ко мне?

– У тебя большой опыт общения с прессой, Флетч.

– Я сотрудничал во многих газетах.

– Ты знаешь, как работают журналисты.

– Пашут по-черному.

– Как они думают.

– Соображают медленно, но в конце концов добираются до сути.

– Отметка девятнадцать-восемнадцать, Флетч.

– Девятнадцать что?

Уолш уставился в ковер. Губы его изогнулись в улыбке, но лицо побледнело.

– Нас осталось двенадцать. Во вражеском окружении. Они знали, что нас мало, и готовились покончить с нами.

– Ты собираешься рассказать мне солдатскую байку?

– Многие сотни окружали нас. Мы могли зарыться в землю и держаться до последнего. Или пойти на прорыв и погибнуть в рукопашной.

– Война есть...

– А вот ты, Флетч, не позволил своему лейтенанту принять одно из этих очевидных решений. Ты спорил со мной. Пока до меня не дошел смысл твоих слов.

– Мне и теперь нелегко убедить в чем-либо власть придержащих.

– С твоей подачи мы вскарабкались на деревья и привязали себя к ветвям. Три дня провисели на этих чертовых деревьях.

– Кажется, чертовски проголодались.

– Лучше голодать, чем умереть с собственными яйцами во рту.

– Тебе же хватило решительности принять мое предложение, Уолш.

– Я перепугался до смерти. Не мог думать. Враги бродили внизу. Даже начали стрелять друг в друга. Потом унесли покойников. Они и представить себе не могли, что американцы влезут на деревья.

– Я спасал и свою жизнь.

– Твой приятель... как его звали, Чамберс? Ты с ним видишься?

– Олстон Чамберс. Да. Мы часто болтаем по телефону. Он – прокурор в Калифорнии.

– Ты знаешь, как найти выход из критической ситуации. А президентская кампания – сплошной кризис.

Флетч взглянул на часы.

– Уже поздно.

– Я хочу дать тебе документы, с которыми надо ознакомиться до утра. А что бы ты делал сейчас дома?

– Наверное, слушал бы Серхио Хуэвоса.

– О, да. Кубинский барабанщик.

– Арфист. Из Парагвая.

– Парагвайский арфист?

– Ты никогда его не слушал.

– Я вообще не слышал, как играют на арфе.

– Ты многое потерял.

Уолш вздохнул.

Быстрым шагом она пересекла гостиную – в длинном сером халате, с рассыпавшимися по плечам белокурыми волосами.

Флетч не ожидал, что Дорис Уилер – такая крупная женщина. На экране телевизора она казалась мельче, возможно, потому, что всегда стояла рядом с губернатором, двухметровым гигантом. Дорис отличали не только рост, но и ширина плеч.

Флетч встал.

– Занес тебе программу завтрашнего дня, – Уолш указал на листок бумаги на кофейном столике. – А почему ты так рано прилетела из Кливленда?

– Попросила Салли взять билет на более ранний рейс. Ушла после первого отделения симфонического концерта, – Уолш не поднялся с кресла. Взгляд Дорис скользнул по воротнику рубашки Флетча. – Кто это?

– Флетчер. Наш новый пресс-секретарь. Ввожу его в курс дел.

– Почему вы беседуете глубокой ночью?

– Вспоминаем былые дни. Давно не виделись. Не так ли, Флетч?

Дорис наклонилась над сыном. Поцеловала в губы.

– Уолш, ты пил!

– Пришлось провести какое-то время в баре. У нас происшествие. Эта женщина.