К этому времени операционное поле уже было готово — обложено стерильными салфетками. Врачи и операционная сестра ждали команды анестезиолога.

— Можно начинать, — сказал Данилов.

— Спасибо, — оживилась Подвыготская. — Давай, Нина, начинай.

Нина сделала разрез на коже живота пациентки.

— Шире, шире! — посоветовала Подвыготская, стирая тампоном кровь. — Ей лишние два сантиметра в восстановительном периоде роли не сыграют, а работать будем гораздо удобнее. И быстрее.

Нина увеличила разрез.

Когда в операционной ране показался яичник, Подвыготская взяла инициативу в свои руки.

Оперируемая вела себя хорошо — и сердце сокращалось ритмично, и давление держалось на должном уровне.

— Смотри-ка, а тут она приросла, — сказала Подвыготская.

— Или проросла, — ответила Нина.

— Возможно… Таня, дай зонд с желобом…

Сигнал монитора прозвучал настолько неожиданно, что в первую секунду Данилов подумал о поломке. Нет, монитор работал нормально. Отказало сердце пациентки: вместо четких изломов обычных сердечных сокращений, отделенных друг от друга ровной линией, на мониторе высвечивались волны. Словно чья-то неуверенная рука бесконечно выводила букву «Л».

Фибрилляция желудочков — осложнение, угрожающее жизни. Вместо нормального сокращения — хаотические подергивания мышечных волокон. Сердце не бьется, прокачивая кровь, а трепещет, как жабры рыбы, оказавшейся на воздухе. Если фибрилляцию экстренно не прекратить — человек умирает.

Данилов рванулся к дефибриллятору, стоявшему наготове в двух метрах от него. В каждой операционной, в каждом оперблоке непременно должен быть дефибриллятор — переносной или на колесах. Исправный, заряженный или подключенный к сети, полностью готовый к работе. Это несложный прибор, его единственная задача — выдать электрический разряд нужной мощности.

Ира сдернула простыню, прикрывающую грудь пациентки, и отсоединила наркозно-дыхательный аппарат. Данилов пододвинул дефибриллятор к операционному столу, схватил электроды, прикрепленные к П-образным ручкам, и наложил их на грудь пациентки.

— От стола! — скомандовал он, чтобы все отошли на шаг и не касались ни пациентки, ни металлического стола, после чего дал разряд в четыре с половиной тысячи вольт.

Смысл дефибрилляции в том, чтобы остановить сердце мощным электрическим разрядом и дать ему возможность восстановить нормальный ритм.

Тело оперируемой дернулось, в воздухе запахло паленым.

Монитор продолжал надсадно пищать. Волны фибрилляции никуда не исчезли. Ира подсоединила к трубке, торчащей изо рта пациентки, дыхательный мешок и начала равномерно нажимать на него.

Данилов повторно наложил электроды, увеличив мощность разряда на целую тысячу, и снова скомандовал:

— От стола!

Последовал новый разряд. Тело пациентки снова дернулось, запах паленого усилился, но фибрилляция не прекратилась. Ира продолжила нажимать на дыхательный мешок. Данилов ввел в катетер шприц с раствором адреналина, который всегда был при нем во время наркоза, и в течение двадцати или тридцати секунд ритмично нажимал обеими руками на грудину пациентки, делая ей непрямой массаж сердца. Затем он дал еще один разряд и через десять секунд после него — четвертый.

Операционная сестра сменила Иру у дыхательного мешка. Ира набирала в шприцы и вводила в подключичный катетер препараты, а Данилов делал массаж сердца и пытался при помощи дефибриллятора восстановить нормальный ритм. Подвыготская и Полосухина ждали, чем все закончится, стоя над открытой операционной раной…

Во время очередной серии нажатий на грудную клетку волнообразная линия на мониторе сменилась ровной.

Сердце остановилось.

Данилов с удвоенной энергией заработал руками. Пот застилал ему глаза, в висках жгло огнем, но он продолжал свое дело, не забывая отдавать распоряжения медсестре.

«Почему?» — билась в голове единственная мысль.

Действительно — почему?

Никаких предпосылок, неотягощенный анамнез, никаких вредных привычек, отсутствие нарушений водноэлектролитного баланса, отсутствие гипоксии, ведь операция, можно сказать, только началась… Реакция на наркоз? Чисто теоретически — нельзя исключить, но на практике…

— Давай! Давай же! — хрипел Данилов, обращаясь к своей пациентке. — Дава-а-ай!

Бесполезно, линия на мониторе так и оставалась ровной.

— Владимир Александрович, — первой решилась Ира. — Хватит, наверное, сорок с лишним минут прошло.

— Прошло… — эхом повторил Данилов.

Он отошел от стола, на котором лежало теперь уже мертвое тело, и попытался сделать несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы хоть немного прийти в себя. Перед глазами мелькали черные пятна, в ушах звенело.

— Реанимационное пособие оказалось неэффективным… — Данилов обращался не к окружающим, а к самому себе.

Ира начала наводить порядок на анестезиологическом столике, а операционная сестра занялась хирургическими инструментами.