— Рад, что вы не сгорели, не утонули и не объелись вишнями, — приветствовал их Петельников, усаживаясь на свой объемистый портфель.

— А вы объелись? — спросила Черненькая.

— Я тут с голоду помираю...

— А откуда у вас ссадина?

— Неудачно нырнул.

— Уезжаете? — поинтересовалась она, окидывая взглядом его одежду и портфель.

— Нет, он не уезжает, — сказала вдруг Медузочка, всматриваясь в море, словно она так и смотрела в него со вчерашней встречи.

— Да? — удивился Петельников.

— Ведь блатные не уезжают, — объяснила Медузочка, — а смываются.

— Вы про меня? — уже не удивился инспектор.

Его друг, следователь прокуратуры Рябинин считал, что их оперативной работой должны бы заниматься лишь одни женщины, не имеющие мускулов, но обладающие той интуицией, которой не хватает мужчинам.

— А разве не так? — спросила она.

— А разве похож?

Медузочка повернула голову, одарив его взглядом своих огромных немигающих глаз. Красива. Если бы его отпуск был подлиннее. Если бы он не попал в эту криминальную историю. Если бы не так жарко. Если бы он признавал пляжные знакомства...

— Вы, может быть, и не очень похожи, — вмешалась Черненькая, — но ваш приятель... Жаргон, нахальство, татуировка.

— А где он сейчас?

— К вам же вчера пошел, — сказала Медузочка. — Вы, наверное, главарь?

Она вновь повернулась к нему, и Петельников с удовольствием посмотрел ей в глаза.

— Нет, я не уголовник, — серьезно ответил инспектор.

— Но и не отдыхающий, — серьезно возразила Медузочка.

— Как-нибудь все расскажу, — пообещал он и глянул на часы: его ждала Ава, если, конечно, ждала.

Как-нибудь им расскажет. Не для того, чтобы обелить себя. Кто он? Случайный знакомый. Нет, расскажет для того, чтобы в их сознании не накапливался тот горький опыт, который в отличие от опыта хорошего почему-то зовется «жизненным».

Как-нибудь он им расскажет — Петельников думал, что у него еще будет время для этого «как-нибудь».

На беседку у строителя пошло ровно четыре легких столбика и несколько реек. Но крыша и три стены были из живой зелени, поэтому она походила на лохматую пещеру. Это, пожалуй, была и не беседка, а кусок пространства в винограднике, скрытый от глаз плотвой листвой. Дождь не страшен. Прямо на земле стоят узкий деревянный топчан. Вместо стула темнел чурбачок. Просто и удобно. И романтично — вот только сарайчик, который, видимо, начали перестраивать, портил вид.

Новая хозяйка принесла постельное белье и бросила на доски.

— Как вас зовут? — спросил он.

— Августа.

И ушла, не поинтересовавшись, нужно ли ему что, удобно ли... Даже не улыбнулась. Может быть, потому, что они вступили в официальные отношения — теперь он уже не уличный прохожий, а жилец. Но она вернулась и грубовато спросила:

— А паспорт есть?

— Боитесь, что приютили шпиона? — пошутил он и протянул документ.

Она взяла паспорт, посмотрела фамилию, вернула и все-таки улыбнулась. Инспектор счел это сигналом к беседе, но Августа уже исчезла в винограднике. Почему она вздумала проверять паспорт? Тут к отдыхающим привыкли и документы брали только на прописку. Где ее отец? Почему она так нелюбезна? И почему у нее грустная улыбка? Впрочем, для этого он тут и поселился — ответить на вопросы.

Он поселился для этого. Но она-то зачем пустила дачника в эту нежилую беседку? И уговаривать долго не пришлось. Даже не спросила, на какой срок. Или это опять ловушка? Но для этого он тут и поселился.

На новом месте всегда неуютно. Инспектор сидел на дубовой чурке. Перед ним на земле стоял дорожный портфель, который было даже не разобрать — некуда. Жужжала какая-то муха. Над головой игрушечными щупальцами повисли виноградные усики, нацелившись ему в макушку. В общем-то, сидел он на улице, в зарослях.

Южный вечер стремительно опускался на поселок. В беседке уже потемнело. Делать в новом жилище было совершенно нечего. Ни света, ни стола. Пугать тишину приемником не хотелось, да и поселился он, чтобы слушать отнюдь не транзистор. Инспектор встал с жесткого сиденья и пошел на улицу.

Августа опять стояла у изгороди, словно кого-то ждала. Он тоже остановился, чуть было не пригнувшись, как классический детектив, к ботинкам, дабы завязать шнурок. И посмотрел туда, куда смотрела она — в небо.

Солнце опустилось за самую могучую вершину, и оттуда веером расходились морковного цвета раскаленные лучи. Горы сразу посинели. Лощины сделались черными и узкими. Запахло табачным полем.

— Красиво, — сказал инспектор.

Она молчала. Ее белые волосы порозовели — к ним прорвался отставший от уходящего солнца луч.

— Воздух у вас сухой и теплый.

— Вот и дышите.

Откровенности он не ждал, надеясь лишь на вежливую беседу. Ему же грубили. Он мог обидеться, будучи на свидании, где-нибудь в магазине, в приятельской беседе... Но на службе инспектор был неуязвим...