— Мороженое «Дискотека» и чашечку кофе, пожалуйста, — внушительно заказал Леденцов.

Барменша отошла к кофеварочной машине. Инспектор огляделся...

Бар вроде бы еще больше стал походить на узкую пещеру. Стены и пол темнели монастырским деревом. На серый низкий потолок слоями настелился табачный дым. И лишь одна стена, за стойкой, уставленная подсвеченными бутылками, сказочно мерцала драгоценными камнями.

Справа пил коктейль парень в расшитой сиреневой распашонке. Леденцов упорно пробовал глянуть на его ноги: что там, не брюки же? Вроде бы вязаные гетры.

Слева в позе наивысшего блаженства млела орлоносая девушка в платье из черной марли — оно ниспадало с нее мелкими водопадиками и было похоже на черную чешую. Девушка курила бесконечную сигарету и пила бесконечно остывшую чашечку кофе.

— А почему вы не танцуете? — прошептал Леденцов, боясь спугнуть ее нирвану.

Она скосила глаза — кто? где? Ей ответила теплая улыбка и огненный чуб.

— Я в марлевке.

— Ну и что? — не понял инспектор.

— Не знаешь дискотни?

— В общих чертах.

— Был бы на мне блузон и брючки-никкерсы... Ритмяга на сто двадцать ударов, а мы стоим на бровях...

Леденцову принесли заказ. Барменша опять дернула верхней губой и откровенно ухмыльнулась. Черные волосы, закрученные на голове, казались коконом громадного паука, если только пауки вьют коконы. Как там... «При виде меня она улыбнулась широко, словно кобра раздула капюшон».

И он решил смотреть только на вторую барменшу, на «школьницу».

— Бабец твой? — тихо спросили справа.

— Бабец не мой, — ответил инспектор распашонистому.

— А чей?

— Ничей.

«Школьница» потряхивала косичками и двигалась за стойкой легко, как вспугнутый воробей. В свете ярких подстоечных ламп ее пальцы казались прозрачными — они бесплотно перемещали бутылки, взбивали коктейли и разливали кофе.

— Как тебя звать? — спросил он соседку, не найдя профильного очертания ее орлиного носа, поскольку она глядела на инспектора.

— Я девушка и уличных знакомств избегаю, — застеснялась она.

— Тогда буду звать тебя марлевкой.

— На пляже я рядом с собой кладу мужские брюки, чтобы не приставали.

— Коктейль тебе взять?

— Джульетта.

— Ну, а я соответственно Ромео.

— Юморишь?

— Вернее, Роман.

За недолгие годы работы в уголовном розыске Леденцову пришлось сыграть ролей много и разных, но все эти роли были активными — он действовал. Теперь же сидел приманкой, вроде привязанного охотником поросенка в лесу. Пока им никто не интересовался, кроме Джульетты в марле.

— А бабец твоя, — решил парень в распашонке.

— Хочешь коктейль?

— Таких, как ты, я уважаю, — расцвел парень, как и его распашонка.

Шум в баре вскипал моментами, когда обрывалась музыка и толпа приливала к стойке. Тогда горячие руки тянулись за бокалами и чашками через плечи сидящих. Леденцов приметил, что его легкая «школьница» не со всех берет деньги. Или он упускал движение ее прозрачных пальчиков, или было раньше заплачено...

— Рома, рок-зонги обожаешь? — загадочно спросила Джульетта.

— Меня с них воротит.

— Почему?

— Они напоминают желудочные зонды.

— В тяжелом роке сечешь?

Леденцова вдруг охладила ясная мысль: он неправильно сел, меж людей. К нему не подсесть. Но теперь не переместиться, свободных мест уже нет. Впрочем, он спешит — всего полчаса в баре... Все-таки инспектор решил переместиться. Оперативная работа требовала движения, как самолет скорости. Как там... «Он был медлителен, как черепаха, но в нужный момент свирепствовал, как тайфун».

Распашонистого соседа тоже затайфунило:

— Недалеко есть хата с хипповой бабец...

— С кем?

— С хипповым бабцом, говорю. Ты бери свою бабец, то есть свою бабцу, бери пузырь ноль семь...

— А почему та барменша не со всех берет деньги? — спросил Леденцов как бы непроизвольно.

— Потому что правильный бабец, в долг верит. А эта усатая моржиха задавится.

Леденцову показалось, что обернулся не только он...

По бару шел развалисто высокий и плотный человек в куртке из черной лайки, в темных очках, в вельветовых темных брюках и белых шевровых сапогах. В тяжелой руке лебедем висел белый «дипломат». Парень приблизился к стойке. Внезапно полегчавшая барменша-бандерша подскочила к нему. Он лишь вскинул палец. Она сноровисто налила рюмку коньяка, поставила на тарелку и подала, как подают хлеб-соль. Парень пил задумчиво и медленно — барменша стояла, прижав край тарелки к своей неуемной груди. И тогда Леденцов увидел его лицо...