– Немного. – Сказать Сергию об известиях от Уорфилда или нет? Похоже, князь сам что-то заподозрил, что ж, хорошо.

– Немного… Вот и я «немного». Нет ли по твоему ведомству чего-то? Полковник Бобырев ничего не писал… приватного?

– О таком нет, – покачал головой Николай Леопольдович. – Но рассуди сам, Сергий, сие могло оказаться и совпадением. От Анассеополя до Млавенбурга по Ливонскому тракту – кратчайший путь, да и наступать мы не собирались, токмо на рубежи выйти, а стоять вдоль реки удобней.

– Мы Второй корпус и впрямь от столицы двигали, – не согласился военный министр. – Не мог Пламмет заранее знать, какие мы войска направим! А если б рассуждал за нас, наверняка решил бы, что мы и Четвёртый корпус из Менска выведем. Как я и предлагал в самом начале. Не мог толковый генерал – а Пламмет всё же толков – на южной границе вообще ничего не оставить. Он, приготовивший нам тёплую встречу в глубине страны подле Анксальта! Вот представь, Никола, перешли б мы вопреки Манифесту Млаву, что Пламмет стал бы делать?

Тауберт молча кивнул. Сейчас от него больше ничего и не требовалось, только молча кивать. Подозрения Орлова довершат остальное.

– Весть могла и от гвардионцев уйти. Слухами Анассеополь полнится, и долго ль было срочной почтой до Ревельского телеграфа достигнуть?

– Могла, могла… – рассеянно отозвался Сергий Григорьевич, невольно задумавшись о своём. Не перебор возможных прорех ему был нужен, а лишнее подтверждение, что искать-таки надо. Хотя больше всего на свете Орлуша желал бы услышать «ну что ты, какие такие шпионы, о письмах лучше своих подумай!».

Коляска военного министра миновала его особняк, поехала дальше. Снег сеял и сеял над Анассеополем, время саней близилось, но ещё не наступило. Экипаж Орлова катил и катил, мимо Аресова поля, мимо Ближних садов, мимо зловещего Замкового дворца и казарм лейб-гвардии казачьего полка…

– Домой тебя отвезу, Никола.

– Благодарю, – отозвался шеф жандармов, только сейчас сообразив, что сам Орлуша домой явно не собирается.

– Как дела-то, герой однорукий? – Его высокопревосходительство генерал от кавалерии князь Александр Афанасьевич Булашевич придержал коня рядом с Богуновым. – Как рука?

– Проходит, уже почти совсем прошла, ваше высокопре… – начал было врать новоиспечённый адъютант, однако Булашевич лишь хитро прищурился да покачал головой.

– Аль забыл, что я уж больше сорока лет как в строю? Что мальчишкой безусым начинал, пятнадцати не сравнялось? Знаю все ваши хитрости и вижу насквозь. Лучше стало, но дёргает порой так, что ты, друг любезный, в седле подпрыгиваешь, хотя и наездник отменный. Ну, скажи, дёргает ведь?

– Дёргает, – вздохнув, сознался софьедарец, изгоняя из головы последние следы несвоевременных мыслей об оставшейся в Анассеополе великой княжне. – Но из седла не выпаду, ваше…

– Сколько раз тебе говорено?! Александром Афанасьевичем моё высокопревосходительство звать.

– Виноват. – Богунов сделал попытку улыбнуться.

– А раз виноват, то держи ответ – что это у нас впереди?

Штаб-ротмистра не пришлось просить дважды.

– Млава, Александр Афанасьевич. А за ней – тот самый фольварк Аттельбейн.

– Здесь, значит, подполковник Сажнев и стоял? – Булашевич натянул поводья – новый командующий, несмотря на солидный возраст, в седле держался лихо. Истинный генерал от кавалерии, не от чего иного!

– Так точно, – подтвердил другой адъютант, Иван Ульссон из суомских свеев, высокий и светловолосый, с характерно вытянутым костистым лицом.

– Ты погоди, – остановил его Булашевич. – Пусть Никита скажет.

– А что ж мне говорить? – повёл здоровой рукою софьедарец. – Сам я с ними не был. Дрались, говорят, геройски, если б не они – разгромили б в ту ночь не две дивизии, а весь корпус.

– А они стояли! – понёсся на любимом коньке Булашевич. – В точности как Александра свет-Васильевича чудо-богатыри, как сыны их, на поле Калужинском оборону державшие…

Никита Степанович отвернулся и невольно поморщился. Генерал был всем хорош – не придира и не аккуратист, никаких тебе «подать вперёд корпус между четвёртой и пятой пуговицами». Но вот «чудо-богатыри» и «его сиятельство князь Александр Васильевич», поминаемые при каждом удобном и неудобном случае, за время дороги успели в зубах навязнуть. Гусар украдкой вздохнул. Было и стыдно, и неловко. Стыдно – потому что те солдаты и впрямь были богатырями. Не возразишь, действительно герои! Такое творили, что завидки берут аж до сих пор.