— Я слушаю, — мягко ответила она. — Рассказывай.

Но Марлин отвернулась к стене, крепко сжав искусанные до крови губы.

— Я… не знаю… я не могу…

— Можешь, — ласково, но твердо ответила Хилари.

Марлин всхлипнула и повернулась к кузине. По лицу ее, словно бесконечный осенний дождь, струились слезы.

— Пожалуйста, Хилари, обещай, что не будешь сердиться!

— Обещаю, — без колебаний ответила она. — Ты же знаешь, как я тебя люблю.

— И еще… — Голос Марлин дрогнул, она почти до боли сжала руку Хилари. — Обещай, что ничего не скажешь Коннеру!

Сердце Хилари судорожно сжалось. Не говорить Коннеру? Как же можно такое обещать, не зная, о чем речь?

— Послушай, Марлин, — начала она, стараясь говорить спокойно, — я пока не знаю…

— Обещай! — отчаянным полушепотом потребовала Марлин. — Если не пообещаешь, я ничего тебе не расскажу! А если я ни с кем этим не поделюсь, то не знаю… просто не знаю, что сделаю!

Как устоять перед такой отчаянной мольбой? И все же Хилари колебалась. Шестое чувство подсказывало ей, что о данном обещании вскоре придется пожалеть.

— Хилари, пожалуйста! — умоляла Марлин. — Ты не представляешь, как мне плохо! Я не знаю, что делать! Прошу тебя, Хилари, помоги мне!

Ее мольбы разрывали Хилари сердце. В конце концов, если секрет окажется серьезным, она уговорит Марлин открыть правду Коннеру. Но сейчас девочка хочет излить душу, и нельзя ей в этом мешать.

— Хорошо, обещаю, я ничего ему не скажу, пока ты не разрешишь, — сказала она, похлопав Марлин по руке. — А теперь рассказывай, что не дает тебе покоя?

Марлин уронила голову на подушку и уставилась в окно. Молчала она, наверно, целую минуту, и бледное лицо ее, слабо освещенное ночником, выглядело сейчас совсем по-детски. Несчастный, одинокий, перепуганный ребенок. Что же за беда на нее навалилась?

— Не бойся, милая, — прошептала Хилари.

— Знаешь, я сегодня соврала врачу, — закрыв глаза, слабым голосом начала Марлин. — Соврала насчет даты последних месячных, чтобы он думал, что мне рожать только в декабре.

Из-под плотно сжатых век ее выкатились две слезы.

— Он не поверил и стал допытываться правды, но я стояла на своем, и наконец он отстал. А при Коннере сказал только, что плод большой и быстро развивается.

Она открыла глаза, и у Хилари сжалось сердце. В широко открытых голубых глазах Марлин затаилось недетское отчаяние.

— Все думают, что мне рожать только через месяц. А на самом деле — где-то на днях. Скорее всего, сразу после Хеллоуина.

Хилари только головой затрясла. Она уже ничего не понимала. Неужели весь сыр-бор и в самом деле поднялся только из-за даты зачатия?

— И что из этого? — спросила она. — Коннер — взрослый человек и умеет считать. Он, я думаю, уже догадался, что вы с Томми зачали ребенка до свадьбы. Но какое это имеет значение? Месяцем раньше, месяцем позже — какая разница?

Слезы Марлин хлынули пуще… и вдруг Хилари поняла. Нет, она еще не могла выразить страшную догадку в словах, но подсознание уже сложило все осколки в цельную картину, и ей вдруг стало трудно дышать, показалось, что стены уютной спаленки надвигаются на нее и хотят раздавить.

Месяцем раньше, месяцем позже… Да, но какиммесяцем?

Марлин неотрывно вглядывалась в перекошенное лицо кузины.

— Теперь поняла? — звенящим от слез голосом воскликнула она. — Мы с Томми тогда еще и знакомы не были!

Хилари зажмурилась, вцепившись в спинку кровати. Месяцем раньше, месяцем позже… Тот роковой месяц, когда Марлин в последний раз сбежала из дому. Тогда семья получила от нее коротенькую открытку: жива, здорова, все в порядке. И целый месяц от беглянки не было вестей. А через месяц — длинное восторженное письмо: она познакомилась с потрясающим парнем по имени Томми Сент-Джордж, он безумно влюблен, она тоже, они собираются пожениться. Что еще произошло с Марлин за это время — осталось неизвестным, да в то время никому и в голову не пришло поинтересоваться…

— Хилари! — простонала Марлин, прижимая ее ледяную ладонь к своей мокрой от слез щеке. — О, Хилари, что же мне теперь делать? Коннер думает, что я беременна от Томми, а на самом деле… на самом деле…

К тому времени, когда Коннер постучал в дверь спальни, спор между кузинами успел зайти в тупик. Слезы Марлин высохли. Перейдя от отчаяния к мрачной решимости, она требовала, чтобы Хилари не нарушала данного обещания молчать. Хилари же, сжимая ладонями раскалывающуюся голову, тщетно пыталась убедить Марлин, что об этомКоннеру рассказать необходимо.

— Но Томми хотел признать ребенка своим! — упрямо твердила Марлин. Эту фразу она повторила не меньше дюжины раз. — Я ему сразу все рассказала, а он ответил: «Мне неважно, чей это ребенок. Раз я люблю тебя, полюблю и его». Вот такой он был человек, добрый и благородный! Жаль, что ты не успела с ним познакомиться, Хилари, он бы тебе понравился. Он был совсем, совсем не похож на Коннера!

Хилари только молча качала головой. Она истощила уже все свои аргументы — без толку. После исповеди к Марлин вернулось легкомыслие и самоуверенность; казалось, она не сомневалась, что сможет каким-то образом выпутаться из этого кошмарного тупика.