В глазах Люка застыл ужас. Крик застрял в горле. На долю секунды он словно окаменел, но в следующее мгновение уже полностью овладел собой. Ему и в голову не пришло спасаться бегством. Он знал, что не имеет права на ошибку. Времени хватит только на один выстрел. Всего один решающий выстрел.

Не отрывая глаз от верблюда, Люк положил палец на курок. Огромный лохматый самец с налитыми кровью глазами несся прямо на них. Люк чувствовал его запах.

Выстрел нарушил мертвую тишину пустыни. Огромная туша рухнула на передние ноги, потом тяжело упала на бок, подняв тучи песка.

Люк соскочил с лошади и бросился к Макфэрлину. Минуту назад подросток полностью владел собой, теперь же его трясло. Взволнованный, он опустился на колени:

— Мистер Макфэрлин!

От этого мужчины, лежащего на песке, зависели каждая женщина, каждый ребенок на ранчо. Люку стало страшно.

Макфэрлин лежал на песке, скорчившись от невыносимой боли. Черные волосы и смуглая кожа были покрыты темно-красной пылью. Серая смятая шляпа валялась неподалеку. С трудом набрав в грудь воздуха, мужчина прошептал:

— Со мной все в порядке, сынок. Не волнуйся. Это был превосходный выстрел.

Люк кивнул, поправляя съехавшую назад шляпу.

— Еще чуть-чуть, и он напал бы на вас. — Его голос был похож на всхлип.

— Нет. Ведь ты был со мной. Я горжусь тобой, сынок. Ты — настоящий мужчина. — Макфэрлин сел на песке и потянулся за шляпой. Надев ее, он позволил мальчику помочь ему подняться на ноги. — Ты спас мне жизнь, — взволнованным голосом произнес Макфэрлин. Его рука опиралась на плечо подростка. — Ты не потерял мужества перед лицом опасности. Я никогда не забуду этого. Клянусь.

К тому времени, как они загнали всех лошадей, каждая морщинка на лице Люка впитала красно-коричневую пыль. После жаркого дня, проведенного в седле в поездке через пустыню, Люк отчаянно нуждался в душе и холодном пиве. Ему еще предстоял ужин и партия в шахматы с Майором.

Когда-то Эйтол Макфэрлин был лучшим из мужчин — самым сильным и самым смелым. У него было сердце льва. Теперь же он угасал буквально на глазах. Это расстраивало Люка. После смерти родителей у него остался только Эйтол. Он всем был обязан Майору — так называли Эйтола на ранчо. Это прозвище закрепилось за ним со времен службы во Вьетнаме. Теперь это был не только титул, но и дань уважения. Сам он никогда себя так не называл. Для Эйтола Макфэрлина такие вещи не имели большого значения. Он вообще никогда не рассказывал о своей службе в армии. Постоянная боль в ноге от раны, полученной во Вьетнаме, объясняла нежелание вспоминать прошлое. Люк как-то пытался расспросить о ране, но Майор только отмахнулся. Ни разу никто из близких не слышал и слова жалобы от Майора. Казалось, единственное, что его беспокоило, — это: «Когда Сторм вернется домой?»

Люк знал, что даже мучительная боль от боевых ранений не могла сравниться с тоской по дочери. Майор скучал по ней. И Люк тоже. После ее отъезда у него в сердце образовалась пустота, которую ничто не могло заполнить.

Люк знал, что Сторм не только красива, но и умна. Теперь она работала дизайнером — создавала эксклюзивные ювелирные украшения, которые пользовались успехом даже в Нью-Йорке. Ожерелья, кулоны, серьги, кольца… Все что угодно. И люди готовы были платить огромные деньги за украшения, созданные Сторм Макфэрлин. Совсем неплохо для двадцатисемилетней девушки. И Сторм по-прежнему была не замужем. Двум женихам так и не удалось подвести ее к алтарю. Майора это ужасно расстраивало. Ему так хотелось взглянуть на внуков, прежде чем он умрет. Но, похоже, Сторм не было дела до его желаний.

Подъехав к бунгало, в котором когда-то счастливо жила его маленькая семья, Люк спешился и сразу пошел в ванную. Скинув пыльную одежду, он включил теплый душ. Подумать только, в его двадцать девять лет наивысшее наслаждение ему по-прежнему доставляет душ.

Господи!

Не то чтобы в его жизни не было места романтике. Несколько месяцев он мог витать в облаках, пытаясь угадать, действительно ли его посетила настоящая любовь. А потом страсть просто уходила, как уходит пролитая вода в горячий песок. Странно, но даже после того, как у Люка пропадал всякий интерес, девушки продолжали преследовать его. Самой настойчивой оставалась, без сомнения, Карла. Она была красива, весела, хороша в постели. Чего еще можно желать от женщины? Глубоко внутри Люк мечтал о настоящей семье. Мечтал найти свою идеальную женщину. Какой она должна быть? Только не такой, как Сторм, — упрямой, взрывной, взбалмошной, избалованной девчонкой.

Люк вытерся, откинул со лба влажные волосы. Поймав свое отражение в зеркале, он в который раз отметил свое сходство с отцом. Высокие скулы, глубоко посаженные глаза, четкий рисунок губ. Но цвет глаз Люк унаследовал от матери. Хотя с годами боль от утраты родителей немного стихла, он думал о них каждый день. Он помнил все так ярко, словно это было вчера. Словно только вчера его срочно вызвали в кабинет директора. Он сразу понял, что что-то случилось, но такого не мог и представить. В кабинете он увидел Майора в черном костюме. Майор приехал, чтобы лично сообщить Люку печальные известия. Родители Люка погибли в автокатастрофе на пути из Элис-Спрингс. Люку было пятнадцать лет, он учился в одной из самых престижных частных школ страны. Его родители твердо решили дать ему хорошее образование, но они никогда не смогли бы послать сына в школу, имена выпускников которой можно было найти в справочнике «Кто есть кто в Австралии». Это Майор дал деньги на обучение, не принимая никаких возражений.

После гибели родителей Майор отвез Люка и Сторм на ранчо, где должны были состояться похороны. Сторм настояла, чтобы ей тоже позволили присутствовать. Девочка всегда нравилась родителям Люка, даже ее детская ревность к Люку не обижала их. Мать Люка называла Сторм своей «маленькой принцессой».

Родители Люка, в дань уважения к ним, были похоронены на семейном кладбище Макфэрлинов в Санкчери-Хилл, в пяти километрах от города. Люк помнил, как Сторм, бледная и печальная, стояла рядом, держа его за руку. В тот день соперничество и обиды были забыты. Она искренне хотела утешить его. Этот день навсегда остался в его памяти.