Вишневецкая Марина Артуровна
Шрифт:
— Он вернется! — кричали. — Внуки вепря! Он нам обещал!
И все птицы, которые на деревьях сидели, от этого крика в небо взвились, и свой взволнованный крик лучезарному богу послали. И показалось вдруг Родовиту: отныне так будет всегда. Отныне не птицы только, и звери тоже с богами научаться говорить. И каждое зернышко, в землю брошенное, выберется из-под земли уже не само, а со своей молчаливой молитвою — и в рост небывалый пойдет!.. Вот такой это был удивительный вечер. Но всякий вечер сменяет ночь. А ночью в дом стучит неизвестность. Бывает рукой человека стучит, а бывает и тишиной, которая больше стука пугает. Тихо было в дому. Потому что Жар убежал. А Ягда в дом до поздней этой поры не вернулась.
Не спал Родовит, с Мамушкой возле лучины сидел. Шагов легких дочкиных ждал. А вместо них топот ног во дворе расслышал. Вышел на крыльцо Родовит, а во дворе Заяц с Уткой запыхавшиеся стоят. Говорят, что, мол, яблок в лесу зеленых объелись, на поляне, которая от рощи Священной недалеко, а потом им двоим животы прихватило, а с ними вместе Щука еще была, и вот они, значит, от Щуки подальше в лес побежали с животами своими больными…
— Хватит про животы! — громыхнул Родовит.
А Заяц тогда поклонился:
— Князь-отец! Теперь ведь у нас ты опять князь-отец? Тебе первому правду и знать. Как Ягда с Кащеем в лес пошла! На ночь глядя! И не вернулась! Мы с Уткой своими глазами видели!
И Утка на это — сопя:
— Убить его мало!
— Место сможете показать? — спросил Родовит и, когда закивали оба, так сказал: — Собирайте людей!
А Заяц с Уткой за семь-то лет привыкли дворы обегать. И бросились со всех ног. Вот уже и голоса повсюду послышались. Вот и факелы тут и там зажигаться стали. Спешили люди на зов Родовита, к княжескому дому бежали. И вдруг слышно им стало, как струны звенят. Потому что к Лясу бывало слова и среди ночи слетались. Не удивились этому люди. А вот чтобы голосом он своим ночь пополам разрезал, такого не было никогда. Остановились от этого. Головы повернули. Громко пел Ляс. Не пел — гремел:
— Вы видели храбрость и верность! Вы видели это! Вы трогали это глазами. Ничто под небом не вечно – Вы трогали вечность глазами! И если вам скажут однажды: «Ничто под небом не вечно», Скажите в ответ на это: «Мы видели храбрость и верность. Мы сами видели это!»Через все Селище голос его летел. И Заяц спросил Удала:
— Пап, про что это он?
И Утка спросил у Яси, она тут же стояла:
— Он это про что?
А взрослые переглянулись между собою так, словно Заяц и Утка сами еще невзрослыми были. И Яся сказала:
— Про Ягодку нашу… и про Кащея.
А потом голос Ляса и до княжеского крыльца долетел. И Мамушка вслед Родовиту нарочно слова нараспев повторила:
— Мы видели храбрость и верность! Мы сами видели это!
Ударил на это князь посохом оземь.
— Время — ночь! — так сказал. — Не время для песен!
И разом затихло Селище. И люди и факелы в сторону леса двинулись. Утка и Заяц людей за собой вели.
2
И опять повторим мы прежний вопрос: так ли уж страшен был Велес-бог? А ответим, а увидим впервые: как же страшен, до какой же неистовой силы ужасен, грозен и отвратителен! Дети его — все трое, и сами ведь не из робких — сидели в углу его каменной залы и трепетали. А нечисть тысячемордая, та и вовсе в щели забилась. Потому что метался Велес, визжал, на четыре конечности опускался и с рыком кидался на Жара, а то вдруг неистово распрямлялся и своды хребтом сокрушал. И падали камни, и дрожь по всему подземелью бежала.
— Как мог тебя, полубога, одолеть какой-то мальчишка? Как?! Отвечай! — и в Жара когтями ткнул, едва их в живот не вогнал.
Охнул Жар, совсем в камень вжался:
— А ты накажи их! Отец! Ты на них гладомор пошли! Сможешь, нет?!
— Это я не смогу?! — и от ярости искры из глаз и из шкуры Велесовой посыпались. — Уморить! Иссушить! Истребить! Всё могу! Но заставить их полюбить меня… полюбить всеми своими недолгими потрохами… мог лишь ты!
— А я и опять смогу! — взвизгнул вдруг Жар и глаза к носу немного скосил. — Отец! Клянусь Велесом! Я смогу! А ты… Ты только убей Кащея!
— Сам пойдешь и убьешь! — и всеми когтями подцепил-таки Жара, к глазам своим выпученным поднес: — Недобог! Недочеловек!
Тут и Лихо тело свое затекшее от стены отлепила и выдохнула негромко:
— Это уж точно, что недобог!
И тогда Коловул — он юношей волосатым, лохматым, громадным рядом с Лихо сидел — тоже голос свой осторожный подал:
— А уж до человека ему…
— Нишкните, оба! — топнул Велес на них своей кабаньей ногой и Жара к самому носу поднес: — Сам пойдешь и убьешь! Вот за это они тебя и полюбят! И я тоже тебя тогда полюблю. А пока — прочь отсюда!