— Что именно, честно говоря, не знаю, — заволновалось тучное брюхо Исли, — но заглянул я к тебе, оказывается, с похожим делом.

— Тогда не томи, — весь подобрался Хейзит, нутром уже чувствуя неладное. — Выкладывай, что там еще.

— Да от Ниеракта я еду. Прямиком к тебе. — Исли оперся локтями на стол и огляделся по сторонам, тщетно ища подслушивающих и подглядывающих. — Знаешь, что он мне сказал? Давеча к нему приезжали от Скирлоха. Ты ведь его, кажись, встречал? Очень богатый, если не самый богатый, торговец, который владеет чуть ли не половиной рыночной площади.

— Встречал. И что?

— А то, что Ниеракту предложили продать гончарную мастерскую.

— Продать? Это еще зачем?

— Не будь наивным, друг мой Хейзит, — вздохнул Исли. Выложив основное, зачем пожаловал, он расслабился и откинулся на спинку стула. — Во многих ремеслах так заведено. Перешел ты кому-нибудь дорожку, дал понять, что тоже не лыком шит, к тебе сперва вежливо так обращаются, мол, мы вас так ценим, так ценим, что, если надумаете чем другим заняться, приходите, выгодно ваше замечательное начинание купим, в долгу не останемся. А если ты вдруг намек этот не понимаешь и продолжаешь заниматься, чем занимался, вот тут-то и начнутся у тебя беды одна за другой: то помощник куда уйдет, то телега сломается, то лошадь сляжет. А если ты и теперь про предложение о продаже не вспомнишь, ну, дело твое, — могут запросто и поджог устроить, и разгром учинить.

— Ты хочешь сказать, что Ниеракту угрожали?

— Не хочу, а говорю. — Исли посерьезнел. — Теперь того и гляди у меня самого охранную грамоту отымут, что Локлан писал. А тогда и до карьера не пропустят. Можно подумать, у этих Томлина со Скирлохом мало своих извозчиков. Н-да, не сбеги Локлан со своей рыжей зазнобой, не было бы у нас всех этих бед.

На последнее замечание приятеля Хейзит не ответил. Он утешал себя тем, что знал, на что идет, когда отказывался от участия в переправе через Бехему с остальными товарищами по несчастью. Правда, сегодня утром он уже не был так уверен в том, что поступил тогда правильно.

Сбитый с толку легкостью, с которой Локлан принял решение незамедлительно бежать всем вместе из сетей заговора, Хейзит не сразу поверил в серьезность его намерений. На что он надеялся? Вероятно, на то, что Локлан передумает, что верный Олак сумеет отговорить его, чтобы не подвергать опасности жизнь своей дочери, или что сама Орелия улыбнется и обратит все в шутку. Не зря мать часто упрекала его в наивности. Локлан не передумал. Больше Хейзит его не видел. Только к вечеру следующего дня до него дошли слухи — кажется, их разносчиком был курносый Дит, с которым он последнее время старался иметь как можно меньше общего, — так вот, слухи эти сводились к тому, что Локлана никто не может найти. Хейзит понимал их по-своему: Локлана разыскивают. Успокаивало лишь то, что причиной побега все сплетники как один называли нежелание молодого господина отказываться от своей рыжей пленницы из народа шеважа. Вот и Исли сейчас о том же упомянул. А что это могло значить для Хейзита? Что его единственного работодателя простой люд воспринимает не как заговорщика — будь то против Ракли или кого еще, кто бы ни владел истинной властью в Вайла’туне, — и что по-прежнему существует надежда на его возвращение.

Труднее было привыкнуть к мысли, что он может никогда больше не увидеть Орелию, поразившую его своей красотой в первый раз и не разочаровавшую за несколько последующих коротких встреч. Поначалу он утешал себя мыслью, что она, вероятно, влюбилась в Локлана и потому отважилась плыть с ним навстречу вполне возможной гибели. Потом он сообразил, что, скорее всего, это едва ли так, поскольку Локлан выбрал и взял с собой другую женщину. Наконец, он несколько успокоился мыслью о том, что, раз уж Локлан встал на путь обмана, он, быть может, только сделал вид, будто берет в попутчицы дикарку, а сам ее где-нибудь втихаря укокошил и теперь коротает время с Орелией. Проиграть в сердечном споре Локлану не казалось ему столь уж зазорным. Несмотря на полученную у Томлина тысячу «подъемных» силфуров, [3] большая часть которых хранилась теперь в тайнике у матери, Хейзит ничуть не ощущал себя отличным от того простого паренька, каким он в свое время уезжал на заставу Граки. Разве что ответственности стало куда больше. За себя, за мать с сестрой, за нужное дело, которым занялся.

— Кстати, — прервал его размышления Исли, — я тебе не рассказывал, что, кажется, стал свидетелем их побега?

— Почему «кажется»? — встрепенулся Хейзит.

— А ты сам посуди. Вышел я днем на берег. Когда ж это было? Не скажу точно, но определенно до того, как пошли разговоры про Локланово бегство. То есть дней пять тому назад получается. Ну так вот, выхожу я порыбачить…

— Погоди-ка, это как же ты днем порыбачить вышел, если мы все это время печью занимались?

— Да? — Исли задумался. — Ты прав. Выходит, утром дело было. Ранним.

— Уж не о том ли ты дне говоришь, когда Ниеракт всех собак на тебя спустил за опоздание? Ты ему еще ответил, что накануне день рождения твой справляли.

— А ведь точно, — приятно удивился Исли. — И как ты только все помнишь? Короче, вышел я на берег, подышал, размялся, поставил удилище, смотрю, а по бурунам мимо меня вдоль берега что-то плывет. Не так чтобы близко, но и не настолько далеко, чтобы людей на этой штуке не различить. Сперва я решил, что это кого-то прямо с куском земли, на котором они стояли, смыло и по течению понесло. Человек семь там было, если не больше. Ходят, мельтешат, кричат что-то друг дружке, слов не слышно, но видно, что руками размахивают. Один или два за жердину длинную держатся, которую позади себя прямо в воду сунули, будто управляют. Да куда там управлять-то! Пронесло их мимо меня быстрее, чем я тебе сейчас все это рассказываю. Я тогда, честно говоря, решил, что это шеважа где-то в стремнину затянуло. Мало ли что в Пограничье бывает. Тем более что у одного из них я точно рыжие волосы видел. Удивился я, сплюнул, и тут клев у меня пошел. А вечером или на другой день, когда про Локлана узнал, подумал, что, наверное, это он и был. Жаль, что расстояние оказалось большое, не разглядел никого толком. Там же небось и Олак твой был.

— Кто его знает! — Хейзит твердо заучил роль всеми брошенного простака-строителя. Очень уж не хотелось ему попасть на допрос с пристрастием к какому-нибудь Скелли. Свою тайну он пока не доверил даже матери, что уж говорить об Исли. — Олак был ему предан. Могли и вместе отправиться. А на чем они там все-таки плыли, ты так и не разобрал?

— Знаешь, могу так сказать: очень напоминало спущенную на воду поленницу. Только дрова эти под ними не проваливались и в стороны не расходились. Наверное, перевязали чем-то.