Потом он занялся руками, предплечьями, ладонями, разбирая ее по косточкам древними прикосновениями и правильными древними веществами, пока от нее не осталось ничего, кроме расслабленного существа без костей, лежащего под простынями, мягкого, нежного, покорного. Он на миг улыбнулся своей огненной улыбкой, когда вытягивал палец ее ноги, пока тот не щелкнул, а потом улыбка стала иронической. Сейчас он мог получить от нее то, что хотел. Да, она была не в том состоянии, чтобы отказывать ему. Но он не учел того эффекта, который эта чертова простыня произведет на него. Всем известно: любые покровы, скрывающие тело, даже самые простые, всегда привлекают внимание к запретным областям. Нагота так не может. И, массируя дюйм за дюймом тело Елены, он все больше сосредотачивался на том, что находится под белоснежной тканью.

Через какое-то время Елена сказала сонно:

— Ты не дорасскажешь мне эту историю? Про Анну Австрийскую, которая была единственной рыжей женщиной, которая...

— Ах да! Которая оставалась рыжей до конца своих дней, — пробормотал Дамон. — Кстати, говорили, что кардинал Ришелье был ее любовником.

— Это тот мерзкий кардинал из «Трех мушкетеров»?

— Да, хотя на самом деле, пожалуй, не такой уж мерзкий, как там написано, и уж во всяком случае толковый политик. А еще поговаривали, что он и был настоящим отцом короля Людовика... теперь перевернись.

— Странное имя для короля.

— Что?

— Людовик Теперь Перевернись, — сказала Елена, перевернувшись и обнажив участок молочно-белого бедра, пока Дамон вдумчиво изучал дальний угол комнаты.

— Все зависит от традиции имянаречения в конкретной стране,— сердито сказал Дамон. Перед глазами у него не было ничего, кроме постоянно прокручивающейся картинки этого голого бедра.

— Что?

— Что?

— Я спрашивала...

— Ну как, согрелась? Все, массаж окончен, — сказал Дамой и опрометчиво хлопнул по самой высокой точке территории под простыней.

— Эй! — Елена села, и Дамой — перед которым вдруг оказалось все светло-розовое и золотое, гладкое и ароматное, со стальными мускулами под шелковой колеей тело, — просто дал деру.

Он вернулся через приличное количество времени, держа в руках приглашение на мировую — суп. Елена, с достоинством восседающая в превращенной в тогу простыне, приняла суп. Она даже не попыталась хлопнуть его по заднице, когда он повернулся к ней спиной.

— Что это за дом? — спросила она. — Это не может быть дом Дунстанов; они — старая семья, и дом у них старый. Они были фермерами.

— Будем считать, что это моя маленькая дача в лесу.

— Ха,— сказала Елена. — Я так и знала, что ты не спишь под деревьями.

Дамону понадобилось постараться, чтобы сдержать улыбку. Еще никогда не случалось, чтобы они с Еленой были наедине и при этом не решались вопросы жизни и смерти. И если бы сейчас он вдруг сказал, что, помассировав ее обнаженное тело под простыней, понял он любит ее чисто духовно... Нет, ему никто не поверит.

— Чувствуешь себя лучше? — спросил он.

— Теплая, как куриный яблочный суп.

— А окончания я никогда не услышу?

Дамон велел ей оставаться в кровати, а сам тем временем напридумывал про себя ночных рубашек всех видов и размеров, и халатов, и домашних тапочек, и все это — за короткий миг, пока он шел в комнату, которая до этого была ванной. Он с удовлетворением обнаружил, что сейчас это гардеробная, в которой была любая ночная одежда, которую только можно было себе вообразить. От шелкового нижнего белья до старомодных ночных рубашек и чепчиков — в общем, все. Дамой вернулся с полными руками и предоставил Елене выбирать.

Она выбрала белую ночную рубашку с высоким воротом, сделанную из скромной ткани. Дамон обнаружил , что поглаживает роскошную небесно-голубую ночную рубашку с подлинными валансьенскими кружевами.

— Не в моем стиле, — сказала Елена, быстро засовывая ее под другую одежду.

Не в твоем стиле, потому что здесь я, — улыбнулся про себя Дамон. Смышленая девчушка. Не хочешь провоцировать меня на что-то такое, о чем наутро будешь сожалеть.

— Хорошо. А теперь ты можешь как следует выспаться,— сказал он и осекся, потому что она смотрела на него с удивлением и тревогой.

— Мэтт! Дамон, мы искали Мэтта! Я только что вспомнила. Мы его искали, и я... не знаю... Я больно упала. Помню, что я упала, а потом оказалась и здесь.

«Потому что я принес тебя сюда, — подумал Дамон. Потому что весь этот дом — всего лишь мысль в разуме Шиничи. Потому что единственное реальное, что здесь есть, — это мы с тобой».

Он глубоко вздохнул.

«Окажи нам милость — позволь выйти из твоей ловушки своим ходом — или, может быть, правильнее сказать, с помощью твоего ключа», — мысленно сказал он, обращаясь к Шиничи. Елене же он сказал так: