У японцев важное преимущество — длительный боевой опыт и больше артиллерийской практики в условиях войны. Мы должны помнить об этом и не бояться скорострельности их огня, не бросать снаряды на ветер, но правильно брать прицел в зависимости от результата каждого залпа. Мы можем рассчитывать на успех, если только будем все это выполнять, эти правила должны глубоко сидеть в сознании каждого офицера и матроса.

Японцы абсолютно преданы своему императору. Они не выносят бесчестия и умирают как герои. Но мы склоняемся перед престолом Всевышнего. Господь укрепил наш дух, помог нам преодолеть тяжести не имеющего себе равных похода. Господь укрепит нашу десницу, поможет нам выполнить задание нашего Императора и нашей кровью смоет горький позор России.

Адмирал Рожественский

Г.Н. Таубе, один из офицеров броненосца береговой обороны в составе отряда Небогатова, позднее написал книгу своих воспоминаний, в которой находим также и впечатления Индокитайского периода: «В Куабе поговаривают о командующем, что он стал слишком нервный. По этой-то причине немногие из офицеров и даже командиров отваживались с ним вступать в разговоры. Говорили, был случай, когда он тихо принял одного командира, пришедшего поговорить с ним, выслушал, не проронив ни слова, все, что тот имел ему сказать, и вдруг, оборотившись к нему, разрядился целой очередью площадных ругательств.

Как я сказал ранее, отряд Небогатова на рассвете 27 апреля был послан в Куабе Бэй, и с 4 часов дня там началась интенсивная бункеровка, которая продолжалась всю ночь и следующий день до вечера.

Под конец этого аврала корабли береговой охраны приняли угля от 600 до 650 тонн.

Казалось, не было ни единого дюйма пространства, которое осталось бы неиспользованным. Уголь лежал на шканцах, вокруг орудийных башен, в матросских рундуках, в помещениях командира, на батарейной и главных палубах, короче, всюду, где острый глаз старшего офицера замечал пустое место, оно мгновенно заполнялось углем. Одновременно боезапас перегружался с транспортов 3-й эскадры на «Иртыш» и «Анадырь», которые несли военно-морской флаг.

Следующий день прошел довольно спокойно, если не считать одной неприятности, касающейся «Ушакова»: неудовольствие адмирала слишком большим расходом угля и воды, выраженное флажным сигналом с «Суворова». Уголь был больным местом адмирала, поэтому, думается, в это время он скорее простил бы кораблю плохую стрельбу или плохой маневр, чем перерасход угля».

1 мая 2-я эскадра (в которую отныне формально вошла 3-я эскадра Небогатова) в последний раз вышла в море.

5 мая была погрузка угля в море, при этом вспомогательные крейсера стояли на расстоянии видимости сигнала на горизонте, чтобы предупредить о возможной атаке.

6 мая был остановлен британский пароход «Олдхэмия», заподозренный в перевозке контрабанды в Японию. На борт его была послана призовая команда с приказом привезти его во Владивосток, а британская команда была посажена на госпитальное судно «Орел». Так Рожественский, сам того не сознавая, используя «Орла» в военных целях, изменил легальный статус госпитального судна, и японцы позднее использовали это обстоятельство как предлог для его захвата.

10 мая опять погрузка угля. Один мичман с легкого крейсера «Жемчуг» отметил в своем дневнике, что это была 32-я погрузка угля с момента выхода из Либавы, за это время его корабль сжег 7000 тонн угля.

Г. Таубе в книге, изданной им позднее, упомянул еще раз о неадекватности Рожественского на этом, последнем этапе похода. «Мы думали, что командир эскадры использует эту, может быть, последнюю стоянку перед боем, чтобы посоветоваться с командирами и объяснить им свой план предстоящего боя, пункты, которые он считает наиболее важными, и как он будет поступать при разных обстоятельствах. Еще когда мы стояли в Куабе, я ожидал этой встречи. Я даже надеялся, что старшие артиллерийские офицеры будут вызваны на флагман, чтобы получить инструкции от главного артиллерийского офицера насчет того, куда и как направить их орудия, чтобы огонь артиллерии отвечал замыслам адмирала. Увы, ни одной этой встречи не состоялось, но так как мне не приходило в голову, что адмирал Рожественский просто не намерен обсуждать с кем-либо свои планы, я думал, что совещание командиров будет в море, непосредственно перед боем, дабы адмиральские указания запечатлелись наилучшим образом.

Все военно-морские теоретики согласны с тем, что если адмирал и его эскадра должны составлять единое целое, то адмирал должен так внедрить и внушить всем свои идеи, чтобы командиры, действуя уже сами, независимо, поступали бы также, как и он бы поступил в данной обстановке. Если нет времени для создания такого единства цели (ибо одного военного совета перед боем мало), то командирам хотя бы следует изложить главные цели и намерения адмирала.

Не тут-то было. В 5 вечера погрузка кончилась, был дан сигнал поднять шлюпки, и, став в походный порядок, мы двинулись на о. Батаан курсом NE 72. Ожидания мои так и не сбылись».

Хотя это правда, что Рожественский никогда не проводил полноценных совещаний со своими командирами и флаг-офицерами, они все же знали о его намерениях через его боевые приказы. Корабли Небогатова, присоединившись позднее, возможно, были не так хорошо информированы, тем не менее они получили копии приказов, которые были изданы до их прибытия. К тому же «четыре небогатовских линкора» должны были действовать независимо от эскадры Рожественского. Осуществлению его планов сильно мешал приказ вести с собой транспорты, везущие грузы, которые нужны будут эскадре во Владивостоке. (Адмирала поставили в известность, что ввиду войны в Маньчжурии Транссибирская магистраль будет не в состоянии снабжать эскадру по прибытии ее во Владивосток.) Хотя некоторые грузовые пароходы были отосланы в Шанхай, оставшиеся шесть все-таки нуждались в защите и именно один из них («Иртыш») постоянно задавал скорость всей эскадре, которая держалась поэтому не выше 9,5 узла.