Дробно застучала за дверью пишущая машинка. Но Андрею чудится, что это стучит пулемет. Ему нравится это удивительное раздвоение на Клинкова-пехотинца и Клинкова-лётчика. И вот Клинков-пехотинец ждет от Клинкова-лётчика донесений о разведке, чтоб идти в атаку. Но что это?.. Самолёт виражит на одном месте, разболтанно суетится и нерешительно поворачивает обратно. «Лётчик Клинков заблудился, он не знает аэронавигации!» Клинков-пехотинец видит это с земли, с досадой сплёвывает и хочет выругаться. В это время из далёкого леса выползают неприятельские танки и, сея из пулеметов смерть, покачиваясь и поднимаясь на дыбы, ползут, ползут, жуткие, как во сне. Сосед по окопу, пробитый в голову пулей, валится навзничь, из его виска выкатывается толчками кровь и засыхает, похожая на пучок калины. Клинкова-пехотинца берет досада. Эта сложная раздвоенность длится один миг. Андрей готов провалиться сквозь землю. «Не дай боже, начнёт проверять аэронавигацию!» — с ущемлённым сердцем холодеет он. Ему не так стыдно командира части, как укоряющих светлых глаз Хрусталёва: «Подвели. Зря доверился…»

В комнату, тяжело дыша от бега, влетел связист.

— Товарищ командир части, разрешите обратиться? Срочная с пункта командования!

Мартынов сердито вырвал у связиста бумажку, и по мере того, как пробегал её глазами, лицо его темнело.

— Обскакали всю авиационную группу!.. Танки прорвались, позиция сдана, отрезан и захвачен кавалерийский полк!.. Убирайтесь отсюда! — не своим голосом закричал он. — Товарищ Хрусталёв, сейчас же пришлите ко мне командира штурмовой эскадрильи!

— Слушаю!

Хрусталёв вышел вслед за Клинковым и Голубчиком, и самым обидным было то, что он долго шёл рядом и не проронил ни одного слова. Войдя в барак, Голубчик спокойно, без особенных угрызений совести начал чистить сапоги.

— И на солнце бывают пятна, — заметил он вскользь, сплёвывая на щётку.

— На солнце бывают, а в отряде не должны быть! — неожиданно для самого себя выпалил возмущенно Андрей.

Через десять минут с аэродрома в атаку на танки снялась штурмовая эскадрилья.

В последний день манёвров, по заданию штаба руководства, соединённые силы лёгких бомбардировщиков и разведчиков атаковали неприятельский порт, где сосредоточился морской флот. Перед вылетом Андрей сам, уже не надеясь на летнаба, рассчитал курс, поднял карту и весь путь сверял карту с землёй, благо идти пришлось в строю, по ведущему. Первое время было очень трудно: практики хождения строем он почти не имел, и как только голова высовывалась за борт, машину сейчас же подсасывало к командирскому самолёту: ощущение несколько походило на то, как человек, закрыв глаза, хотел бы пройти по ровной дорожке: идёт, идёт, растопырив руки, и сознает — идёт правильно, но инстинктивно открывает глаза и видит, что уже свернул в сторону. Требуется тренировка и большая уверенность. Так и Андрей — не успеет свериться с землёй, как ему начинает казаться, что машину, словно магнитом, тянет к ведущему.

Атака намечалась в обход, с моря. Сверкнул белый на солнце сахарный пляж с тёмными крапинками загорающих дачников. Бескрайнее васильковое море развернулось в таком величественном размахе, что дух захватывало. С полутора тысяч метров Андрею отлично видно сквозь прозрачную воду морское дно: крупные, бутылочного цвета скалы, целые леса водорослей, похожих на ржавчину, ядовито-синие провалы лощин и ущелий, а вот ясно различимое тело подводной лодки, оставляющей за собой лёгкие царапины белой пены. Вдали показался порт. С берега водопадом катились к морю утопающие в голубой дымке испарений разноцветные крыши городка. В порту дымят чёрные игрушечные пароходики, по тихой голубой заводи порта суетливо ползают, как козявки, крохотные катера. Вниз — это особенно заметно на тёмно-синей глади моря — стремительно сорвались красные, зелёные, светло-солнечные ракеты с дрожащими хвостами голубоватых дымков. Эскадра гибнет в этом переплетённом дожде огней, несколько ракет попадает прямо на палубы. Сброшены зажигательные бомбы. Пользуясь удобной облачностью, ведущий поворачивает влево и уводит за собой всю стаю, спасаясь от обстрела зенитной артиллерии.

Андрей спрятал карту: дорога домой была знакома.

Последнюю ночь перед отлетом Голубчик пропадал на селе и чуть не опоздал к вылету: усталый и осунувшийся, он примчался прямо на аэродром; его комбинезон был мокр. На счастье, отряд задержался, и командир не заметил опоздания, отбыв по срочному вызову в штаб.

— Откуда это ты сорвался? — полюбопытствовал Андрей, брезгливо оттягивая двумя пальцами прилипший к его спине, почерневший, насквозь пропитанный потом комбинезон.

— Был в одном месте. Ну, и…

Голубчик хотел что-то сказать, но в это время за спиной рявкнул мотор и заглушил его слова; оглянувшись с досадой на самолёты и увидев в кабине инженера, проверявшего мотор, он хвастливо подмигнул Андрею.

Хрусталёв получил добавочное задание. Выстроив лётный состав в полукруг, он сообщил:

— Отряд участвует в общем параде. Строй остается тот же: угольником. Идём в правом крыле авиационной группы. Изменяется высота: вместо полутора тысяч — четыре. С четырёх тысяч бомбим строем свой полигон. Сейчас же на все самолёты подвесить бомбы! Отбомбив, делаем над городом круг и строем выходим на аэродром. Предупреждаю, парад принимает начальник воздушных сил округа лично. Лётчикам особенное внимание приложить на правильную дистанцию и сохранение строя. Не суетиться, не отставать, не напирать на соседей. Товарищ Краунис, как известно, большое значение придает хождению части строем. Летнабам внимательно следить за воздухом и не терять из виду ведущего, сигналы выполнять точно и быстро. После того позора, что выпал на наш отряд во время манёвров, у нас остался последний козырь — пройти строем образцово. Можете разойтись покурить, через четверть часа выруливаем на старт и взлетаем!..

Оружейники заметались с подвеской бомб. Андрей, как и все, надел кожаное пальто.

— А ты что ж, в одном комбинезоне?.. — остановил он Голубчика.

— Забыл кожанку в бараке. Авось и так не пропаду. Гляди, какой тёплый день.

— Ну-ну! — покачал недоверчиво головой Клинков. — Смотри, чтоб не прошиб тебя цыганский пот…

Через полчаса отряд оставил землю и, выстроившись в воздухе косым угольником, журавлиной станицей потянулся на север. Аэродром опустел и как-то сразу утерял свой смысл и значение: сиротливо стояли теперь ненужные стремянки, лёгкий ветер гнал по степи брошенные бумажки, пожарный тащил к палаткам тачку с огнетушителями. И лишь длинные пропашки неглубоких борозд в рыжей траве, оставленные самолётными костылями, навевали грусть и тихое ощущение заброшенности. Невесело стоял под деревом Савчук; казалось, что существование без самолётов не имело смысла: привычка ожидать машину из полета вошла в кровь. Длинная искусственная аллея врытых в землю деревьев, маскировавших стоянку самолётов, высохла и пожелтела. Ломкие листики звенели, как на похоронных венках. Мотористы складывали на машины чехлы от самолётов, пустые пулемётные магазины, верёвки, стремянки. Солнце вяло выползало на синюю скатерть осеннего неба. На земле ещё было тепло, но в воздухе текли холодные струи: тяжелей по весу, они срывались к земле нервными, изломанными воздухопадами, а тёплый, более лёгкий воздух, вытесняемый холодом, стремился вверх. В атмосфере происходил невидимый бой извечных врагов — холода и зноя — за обладание землёй. Только птицы да лётчики остро ощущают это жестокое сражение, скатываясь по хрустальным горам холодных течений, называемых в просторечье «воздушными ямами», и подбрасываемые вверх гейзерами восходящих тёплых потоков. Но сильный мотор вгрызается в пространство, и лётчик твёрдо держит рули, инстинктивными движениями предупреждая жестокие удары ветра.