Вторая группа ракетчиков работала в Военно–морской лаборатории, в секретной NRL, где мне удалось все же побывать, правда, только 40 лет спустя. Ученые моряки пользовались в США большим доверием и поддержкой, в том числе и администрации президента Эйзенхауэра.

Однако их ракета «Авангард» (Vangard) взорвалась на полигоне знаменитого теперь мыса Канаверал через два месяца после запуска нашего спутника. Эта авария наделала много шума и заставила американцев повернуться лицом к своим немцам. После успеха смешанной «американско–немецкой» команды в январе 1958 года с запуском на составной ракете типа «Редстоун» (Redstone) под названием «Джуно» (Juno) первого 14–килограммового сателлита, созданного в лаборатории реактивных двигателей JPL, теперь тоже нам хорошо известной, обстановка изменилась. Однако главным ракетчиком Запада фон Браун стал лишь после полета Гагарина.

Запустив первый, а вскоре за ними второй сателлит на своем «Авангарде», объективно американцы к нам не очень?то приблизились. Разрыв был значительнее и глубже, чем могло казаться со стороны: у них не было королёвской «семерки», еще не было МБР. Чтобы достойно ответить на вызов Советов, американцы предприняли ряд мер. Во–первых, они продолжали очень активно использовать свои маломощные составные ракеты для запуска малых спутников и даже лунных автоматов. Так, в течение 1958 года они сделали 17 попыток космических запусков, из которых 13 окончились неудачей. Кстати, из пяти наших пусков 1958 года четыре тоже стали аварийными; о них тогда, конечно, не сообщалось.

Во вторых, американцы очень скоро и очень серьезно, по–деловому, решились начать работу над подготовкой к запуску в космос человека. Это решение сыграло огромную роль в дальнейшем освоении космического пространства. На базе так называемой НАКА National advisory Committe for Aeronautics — NACA — Национального консультативного комитета по аэронавтике, в Центре Лэнгли, что в штате Вирджиния на берегу Атлантики, вскоре образовалась оперативная «Группа, озадаченная космосом» («Space task group») — костяк, который через несколько лет возглавил все пилотируемые программы во вновь организованном космическом Центре в Хьюстоне. Еще через десяток лет нам пришлось познакомиться с активными членами «Группы», а затем вместе работать над проектом «Союз» — «Аполлон».

Через год после запуска спутника, после многомесячной и солидной подготовки, осенью 1958 года на основе НАКА в США было создано цивильное (невоенное) Национальное управление по аэронавтике и астронавтике, впоследствии знаменитое НАСА, бюджет которого довольно скоро возрос до невероятной, многомиллиардной величины.

Запуск нашего спутника растревожил не только американскую прессу и администрацию. В народе этой мощной страны, которая в течение военных лет развила свою промышленность и науку, всколыхнулись национальные и патриотические чувства, еще не остывшие после войны. Среди многочисленных мероприятий огромное значение для всего последующего развития астронавтики сыграл энтузиазм всех людей, от специалистов высшей квалификации до простых рабочих.

Вскоре американцы резко форсировали также работы по МБР и стали приспосабливать их под космические ракеты–носители. Несмотря на огромные усилия, им удалось сначала догнать и начать обгонять нас лишь к средине 60–х, а уйти в отрыв, высадив человека на Луну, лишь через 10 с лишним лет, когда Королева уже не было в живых.

Наш основной спутник, который начали проектировать первым, но который стал лишь третьим по счету, успешно запустили на орбиту в мае 1958 года. Тогда не все пошло гладко с выполнением научной программы: отказал бортовой записывающий прибор в системе телеизмерений, а ограниченную информацию наши ученые не смогли как следует обработать. Важнейшие научные открытия в околоземном космосе, прежде всего связанные с радиационными поясами Земли, оказались утраченными. Помню, что в ту пору этот сбой нас не сильно расстроил, хотя там было о чем пожалеть. У нас, инженеров ОКБ-1, впереди были новые работы.

Как стало известно позднее, лишь самые первые годы космической деятельности Королева были почти безоблачными. Почти, потому что уже наметился разлад между ним и главным ракетным двигателистом Глушко, все активнее становился М. К. Янгель, главный конструктор боевых ракет в Днепропетровске, а вскоре на горизонте замаячила пока еще не очень заметная, но почти зловещая фигура В. Челомея.

В 1983 году, когда мне исполнилось пятьдесят, подводя промежуточные итоги своей деятельности, я сказал, что прежде всего был конструктором и главный итог моей деятельности — в созданных конструкциях. Действительно, мне удалось много сделать, большая часть спроектированного и сконструированного реализовалась на практике, летала в космос; это были совсем не простые механизмы и системы, а работа над их созданием была чаще всего интересной, всегда сложной и ответственной. Я называл себя одновременно счастливым и несчастливым человеком: профессионально счастливым, потому что удалось по–настоящему реализовать задуманное, за то (или за это) был обречен на непрерывный, иногда изнурительный труд в течение многих лет, десятилетий. Довести новую конструкцию до конца действительно по–настоящему тяжело. С годами у меня даже сложилось такое определение: «На бумаге может быть трудно, может быть легко, на практике — всегда трудно». Что правда, то правда, так оно и было, так оно и есть.

Мой путь к самостоятельному конструированию не был ни прямым, ни простым.

К концу 1957 года мне фактически перестали давать чисто конструкторские задания, и я почти перестал чертить, так и не дождавшись своего кульмана: в то время они тоже были в дефиците. В силу присущей склонности к аналитической работе меня тянуло к инженерным исследованиям, требовавшим анализа и расчетов. У Вильницкого хватало конструкторских «штыков»: разработчиками гидравлических рулевых машин руководил молодой способный В. М. Муханов, тоже выпускник МВТУ, а электропривода разрабатывал Н. В. Уткин — ветеран еще довоенного поколения, конструктор. Группу электроприводов возглавлял Н. М. Павлов, вернувшийся к инженерной деятельности из партийно–контрольных органов, где его начальником был сам В. М. Молотов. В ту пору люди иногда возвращались сверху к настоящей практической работе. Павлов был хорошим, умным человеком, преданным делу до самой своей смерти. Умер он совсем не старым. Наиболее трудоемкая часть — детальная разработка и выпуск чертежей — выпала на долю наших героических женщин. Вильницкий мрачно шутил: у нас, как в колхозе и на железной дороге, на самых тяжелых участках — женщины.

Руководство не возражало против моего аналитического начала, более того, стало поддерживать расчетное направление работ. Случай с поломкой «уха» рулевой машины показал, что систематически проводить прочностные расчеты механизмов просто необходимо.

В соответствии со сложившейся структурой ОКБ-1 в управленческом отделе Чертока работали только прибористы, для которых прочность никогда не была главной заботой, — такие вопросы решались в основном благодаря интуиции и опыту, а проверялись испытаниями. Поэтому в нашем отделе специального расчетного подразделения не создавали. Иногда аналитическую часть выполняли сами разработчики приборов. Уткин говорил, что до войны он тоже «богатые» расчеты делал. Мы ему не верили, но из уважения не спорили. Вильницкий вел гроссбух, типа инженерного дневника, в который заносил различные технические данные, включая расчетные оценки. Профессиональные «прочнисты» входили в состав конструкторского отдела ОКБ-1, в котором разрабатывали отсеки, баки и другие классически нагруженные части ракеты; там действовал специализированный сектор прочности, который вскоре превратился в целый отдел. Задача определения нагрузок на элементы ракеты с применением специальных методов и непростых математических моделей решалась в другом специализированном подразделении.