Тормозная двигательная установка (ТДУ) стала классической принадлежностью каждого космического корабля. На «Союзе» она превратилась в сближающе–корректирующую двигательную установку (СКДУ), а наши привода по–прежнему продолжают летать на ней, обеспечивая правильное маневрирование на орбите. Позднее СКДУ перекочевала на орбитальную станцию и грузовой корабль «Прогресс».

В те годы нашим отделом разрабатывалась еще одна экспериментальная система, которая не имела прямого отношения к первым пилотируемым кораблям, но стала прообразом одной из самых типичных, можно сказать, классических систем космической техники. Речь идет о системе слежения солнечных батарей под названием «Луч», впервые побывавшей в космосе на беспилотных кораблях 1К. Впоследствии данную тематику передали во ВНИИ электромеханики (ВНИИЭМ).

Разработка первого корабля «Восток» показала, что для полета человека в космос необходима действительно сложная техника, прежде всего в электрической «начинке» корабля. Появились новые системы, а традиционные усложнились, в частности за счет того, что каждый разработчик стремился резервировать электрические схемы, узлы и элементы, выполняя повышенные требования к надежности и безопасности. Совокупность этих систем стали у нас называть бортовым комплексом (БК), а систему управления более высокого уровня — СУБК. Эта система обеспечивала взаимодействие всех остальных систем и приборов во всех режимах, включая наземные испытания. Первая СУБК, которую разрабатывала большая группа талантливых и преданных делу инженеров под руководством самобытного Юрия Карпова, положила начало целой школе и открыла эпоху в управлении космическим кораблем и орбитальными станциями. После появления бортового компьютера (а его внедрили только через 20 лет) СУБК продолжает летать, хотя ее функции сократились.

После отработки и испытаний в паспорт всех систем, агрегатов и узлов «Востока» заносилась специальная запись «годен для 3КА» (условный индекс этого корабля), что означало — годен для пилотируемых космических кораблей (или ПКК — в сленге почти секретной аббревиатуры). Годы спустя, когда «Востоки» давно отлетали, клеймо «годен для 3КА» еще долго служило оценкой высшей категории качества продукции ракетно–космической отрасли, напоминая о первых кораблях и полетах.

Система выдачи заключений «годен для ПКК» закладывалась именно тогда, в начале 60–х годов. Позднее этот подход ужесточили, превратив в целую систему действий, направленных на то, чтобы обеспечить надежность и особенно безопасность полета. Большие и малые главные конструкторы, подписывавшие заключения, несли персональную ответственность за работоспособность корабля, системы, прибора и т. д. Само составление заключения обязывало провести ревизию сделанного, лишний раз обратить внимание на возможные недостатки и недоработки. Личная причастность заставляла каждого задуматься, прежде чем написать «годен для ПКК». Почти как в известной притче о летчике и механике: «Самолет к полету готов?» — «Так точно!» — «Полетишь со мной!» — «Разрешите еще раз проверить!»

Тот, кто разрабатывал и готовил к полету технику, отвечал если не головой, то карьерой и благополучием «перед партией и правительством».

Надо признать, что в те годы система отработки техники пилотируемого полета была далека от совершенства, в большой мере она базировалась на интуиции, на опыте. Проекты осуществлялись в кратчайшие сроки, а настоящего космического опыта еще не приобрели. Кроме того, ведущие специалисты ОКБ-1, включая Главного конструктора, были заняты сразу в целом ряде проектов одновременно и не могли сосредоточиться на чем?то одном. Однако корабли были сравнительно просты, как и выполняемые ими полетные операции. К тому же первопроходцам сопутствовала удача.

Хорошим примером простого решения служит выбор формы СА. После дебатов остановились на сферической форме; несмотря на ряд недостатков, в частности на то, что космонавтам предстояло переносить большие перегрузки при спуске, Королев и здесь решил идти кратчайшим путем. Более сложный вариант СА с «аэродинамическим качеством», обеспечивавший маневрирование при спуске, отложили до следующего проекта, поскольку этот вариант требовал существенно новых систем и гораздо большей отработки. Его реализовали только на кораблях «Союз».

Катастрофа янгелевской МБР Р-16, взорвавшейся на стартовом столе в октябре, и авария «семерки» с кораблем–спутником в декабре 1960 года повлияли на сроки подготовки к полету первого человека в космос. Кстати, гибель маршала Неделина, который понимал и поддерживал космическую технику, также отрицательно сказалась на многих последующих программах. Зима и начало весны 1961 года стали критическими в соревновании с американцами, кому быть первому в космосе. Однако в марте вполне успешно слетали два беспилотных корабля 3КА. Только после этого было принято решение запустить космонавта на орбиту.

В начале апреля стартовая команда улетела на полигон. От нас в нее вошел Калашников, который не любил бывать на Байконуре, предпочитая держаться подальше от большого начальства. Но на этот раз для поездки был еще один повод: на 9 апреля наметили первый пуск «девятки», новой боевой ракеты с нашим центральным приводом. Хорошо помню, что тогда я очень завидовал своему руководителю.

Когда полет в космос состоялся, а Гагарин возвратился на Землю, секретный 3КА превратился в открытый всему миру корабль «Восток». Открытый, но опять же не совсем: в течение десяти последующих лет наши официальные органы и пресса скрывали тот факт, что Гагарин не оставался до конца в самом корабле, а катапультировался на высоте 7 км и приземлился на парашюте. Основная причина замалчивания этого факта проста: для регистрации рекордного полета требовалось взлететь и вернуться на Землю в одном и том же летательном аппарате.

Сам первый советский космонавт, доселе безвестный лейтенант, простой военный летчик, в одночасье стал человеком Вселенной. Мы не завидовали ему: мы радовались за него, даже за то, что он сразу стал майором, и что те полтора орбитальных часа засчитали за его кандидатский стаж, и он стал коммунистом. Конечно, мы радовались и за себя, за то, что все мы вместе с Гагариным оказались причастными к столь эпохальному событию, за то, что смогли это совершить.

Как шла подготовка на полигоне и как проходил сам полет, хорошо известно, и нет нужды пересказывать это с чужих слов. Упомяну только о двух происшествиях. Об одном из них рассказал Ю. Карпов, находившийся в стартовом бункере. Он стал, похоже, единственным свидетелем того, как Королев перед самым стартом «отключился», видимо, на короткое время потеряв сознание из?за бессонной ночи, переутомления и перенапряжения в те критические минуты. Кроме того, при спуске с орбиты тормозной двигатель не доработал всего пару секунд, а это привело к закрутке корабля, в результате разделение отсеков произошло только при входе в атмосферу по сигналу от термодатчиков. Вся последовательность событий не была проанализирована до конца, о чем до последнего времени не было известно.