Шрифт:
Леонид не стал спорить. Отставка — с пулей в бедре, с полицией, идущей по свежем следу. Добрый-добрый товарищ Ким. И верная Мурка, Маруся Климова…
— Ты вернулся, Лёнька. Для чего? Эти бумаги никому в стране не нужны, они могут понадобиться только за кордоном, чтобы скомпрометировать РКП(б). Кому решил бумаги продать? Белогвардейцам? Англичанам? Не молчи, Леонид, я же и по-другому спросить могу. Живым ты отсюда все равно не выйдешь, кровь до утра замоют, но умирать лучше без мучений — человеком, а не мешком с переломанными костями.
Сердце зашлось болью, но бывший старший оперуполномоченный все-таки улыбнулся:
— Не надо, Жора! Убей сразу, и я не обижусь. Не было у меня в жизни друзей, только ты да Блюмкин. Яшка — сволочь редкая, но он меня спас. А ты… Дай умереть с легкой душой, тебя не проклиная!
Выдохнул — в глаза друга посмотрел. Понял. Отвел взгляд…
— С чего начнешь? — хмыкнул. — У меня нога простреленная, до сих пор ноет. На фронте обычно по свежим ранам лупили, пока шомпол на огне калился.
Провел рукой по брюкам, пальцем указал:
— Здесь! Штаны снять — или так обойдешься?
— Лёнька, не надо!
Лафар подошел совсем близко, присел, пристроив пистолет под рукой, взглянул снизу вверх:
— Расскажи все, я заступлюсь перед Кимом. Нарушу приказ, черт с ним, отвезу тебя в Столицу… Что, сильно ранили?
Пантёлкин пожал плечами. Рука вновь скользнула по бедру, спустилась ниже, к лодыжке.
— Всюду болит, не хожу — ковыляю… Только врешь ты, Жора, не умеешь ты приказы нарушать!..
Ответом был хрип — негромкий, полный боли. Тяжелое тело завалилась на бок, дернулось раз, другой… Лёнька Пантелеев, сыщиков гроза, подобрал оружие, прицелился.
Стрелять не пришлось. «Ступер», короткий огрызок стальной спицы, вошел точно в горло. Пользоваться такими вещами Лёньку научили еще в питерском домзаке. Ничего сложного, тупой конец следует обмотать бечевкой, на острый — ластик насадить. Спрятать можно, где угодно — в брючине, например, к нижнему шву поближе. Битый «вертухай» такую заначку сразу срисует, а для фраера вполне сойдет.
Уходя, Леонид не выдержал, оглянулся. На мертвом лице — мертвые пустые глаза. Белые губы сжаты, на желтом лбу — незнакомые резкие морщины. Георгий Георгиевич Лафар бросил друга Лёньку, не взял с собой.
Заплакать бы, да слез не осталось.
7
— Ты, Александр, пустой пессимизм на рабочем месте не разводи, — внушительно заметила товарищ Зотова, прикуривая от новой, привезенной из буржуазного Парижа зажигалки «Dupont». — Не могут, научим, не хотят — заставим. Или в армии не служил?
Комбатр Полунин, дрогнув могучими плечами, взглянул неуверенно.
— У нас в отделе французский только ты, Ольга, знаешь. Немецкий — трое, причем один лишь со словарем читает. А тексты, между прочим, технические, терминов непонятных — море…
Поймал начальственный взгляд, осекся, но все-таки решил продолжить.
— А еще не каждого к такой работе подпустишь. Ты мне документы из Германии, дала, а там, между прочим, пропаганда присутствует, прямо между чертежей спрятана. Программа НСДАП, партии ихней, и письмо товарища Штрассера, который, между прочим, никакой не товарищ, а фашист. Пишет, что русских большевиков он, конечно, очень уважает, но евреев нам следует все-таки перевешать. Он даже списочек приложил.
— Я ему ответ напишу, — улыбнулась кавалерист-девица. — А ты, Александр, не теряйся, выход ищи. Не знают языки? Так пусть учат, дело трудное, но решаемое. И не раскисай. Забыл про Вечные двигатели и посевы с призывами к инопланетным пролетариям?
Ответом был тяжелый вздох.
Дела решали в кабинете, под чай с мятой. Одноногий комбатр был во многом прав, но посторонних в сектор привлекать строжайше запрещалось. А то пойдут по Красной Столице копии письма «товарища Штрассера»!
— Я с товарищем Кимом беседовала, — сообщила начальница. — Вопрос ставила об укреплении, чтобы, значит, языкатых к нам прислали. А он мне вот что ответил…
Однако узнать ответ товарища Кима орденоносцу Полунину не довелось. Мягко хлопнула дверь.
— Ольга Вячеславовна!
Товарищ Бодрова прошла к столу, взглянула неуверенно.
— Там, в коридоре… Что-то случилось, вам лучше пока не выходить.
Ольга отодвинула в сторону недопитую кружку, встала.
…Выстрел — совсем близко, за дверью. Еще один, еще… Чей-то крик, снова выстрелы.
— «Наганы», — рассудил бывший комбатр, расстегивая кобуру. Товарищ Бодрова прислушавшись, согласно кивнула. Револьвер секретарша держала в руке, пока что стволом вниз.