— Значит, ты заблудился? — наконец повторила она. — А где ты живешь?

— В Зефире.

— Опять врешь! Зефир — по другую сторону равнины!

— Мы с друзьями вчера заночевали в лесу, — объяснил я. — Нас было трое. Кое-что случилось, у нас вышли неприятности, и я заблудился в темноте.

— А что такое случилось?

Я пожал плечами.

— Один человек за нами погнался.

— И ты думаешь, что я поверю тебе?

— Я говорю правду, клянусь.

— Значит, ты пришел сюда из самого Зефира ? Должно быть, ты валишься с ног от усталости?

— Да, мэм, так оно и есть.

— Давай-ка отвернись, — приказала она. — И не смей оглядываться до тех пор, пока я не разрешу тебе. Понял?

— Хорошо, — кивнул я и повернулся к ней спиной. Я слышал, как она с плеском выбралась из воды, и представлял ее всю, обнаженную с головы до ног. Тихо зашуршала одежда. Прошла минута-другая, и она сказала мне:

— Теперь можешь повернуться. Когда я увидел ее снова, на ней была розовая майка, джинсы и белые теннисные тапочки.

— Как тебя зовут? — спросила она, выжимая свои длинные волосы.

— Кори Мэкинсон.

— А меня Чили Уиллоу, — представилась она. — Ну что, пошли, Корп.

О, как чудесно было слышать свое имя из ее уст! Обежав вокруг пруда, я вслед за девушкой углубился по тропинке в лес. Чили была выше меня, ее походка сильно отличалась от той, как ходили мои девочки-одноклассницы. Ей не меньше шестнадцати, решил я. Я шагал за ней следом и вдыхал ее запах, который мог сравниться разве что с ароматом росы на свежескошенной траве. Я старался ступать только туда, куда наступала ее нога. Если бы у мен» был хвост, я бы наверняка вовсю им вилял.

— Я живу недалеко, тут, на опушке, — сказала мне Чили, и я отозвался из-за ее спины:

— Ясно.

У обочины грязной пыльной дороги стояла дощатая лачуга. Стены были обиты рубероидом, загон для цыплят справа был обнесен ржавой стальной сеткой, а слева, посреди заросшего по пояс травой двора, на чурбаках стоял ржавый автомобильный кузов. Жилье выглядело гораздо более жалким и запущенным, чем тот притон, в котором мой дедушка Джейберд спустил в покер свою последнюю рубашку. Шагая по лесной тропинке вслед за Чили, я уже обратил внимание на то, что ее джинсы были старенькими, обтрепанными и залатанными, а на майке в двух местах светились симпатичные дырки размером не меньше дайма. И вот теперь я увидел ее дом, по сравнению с которым последняя братонская лачуга выглядела дворцом. Поднявшись на крыльцо, Чили отворила отчаянно скрипевшую сетчатую дверь и крикнула в темноту внутрь дома:

— Мама? Смотри, кого я нашла в лесу!

Вслед за Чили я вошел в хижину. Внутри стоял запах крепких сигарет и зелени с огорода. За большим столом в кресле-качалке сидела женщина с шитьем на коленях. Она подняла на меня морщинистое лицо, кожа на котором была сожжена долгой работой на солнце, и взглянула васильковыми глазами своей дочери.

— Можешь выбросить его обратно, — отозвалась она. Игла в се руках снова принялась за работу.

— Он заблудился, — объяснила Чили. — И попросил меня о помощи. Говорит, что пришел из Зефира.

— Из Зефира? — переспросила женщина. Ее глаза снова обратились ко мне. На ней было застиранное голубое платье с желтыми вышитыми узорами на груди и резиновые пляжные шлепанцы. — Далековато же ты забрался от дома, паренек.

Голос женщины был низким и хриплым, словно солнце вместе с кожей высушило и ее легкие. На низеньком столике рядом с креслом-качалкой стояла пепельница, полная сигаретных окурков, дымилась лежавшая там наполовину выкуренная сигарета.

Да, мэм, — согласно ответил я. — Я хотел попросить у вас позволения позвонить моим родителям. Они волнуются, и я должен сказать им, что жив и здоров.

— У нас нет телефона, — ответила мне женщина. — У нас тут не Зефир.

— А, ясно. Тогда… можно я попрошу вас отвезти меня домой?

Мать Чили молча взяла из пепельницы сигарету и, сделав глубокую затяжку, положила сигарету обратно. Когда она снова заговорила, у се губ клубами вился сигаретный дымок.

— На грузовике уехал Билл. Но, по-моему, он вскорости должен вернуться.

Мне захотелось узнать, через сколько именно минут наступит это ее «вскорости», но спросить было бы невежливо.

— Можно мне попить? — обратился я к Чили.

— Само собой. И давай снимай-ка рубашку, она у тебя насквозь промокла. Пойдем со мной.

Вслед за Чили я пошел на маленькую бедную кухоньку, на ходу расстегивая пуговицы рубашки и отлепляя ее от тела.

— Где это ты так здорово весь исцарапался? — спросила меня в спину мать Чили, снова изрыгая изо рта клубы сигаретного дыма. — Тебе явно пришлось побродить по лесу. Эй, Чили, достань-ка йод и подлатай своего гостя.

— Хорошо, мама, — отозвалась Чили, и я, повесив грязную и мокрую рубашку на спинку стула, замер, дожидаясь наступления мгновения боли и блаженства.