Но что-то в голосе Джонни заставило Гочу поднять лицо и взглянуть вверх.

— Ты что-то бормочешь, черномазый?

— Я сказал, что это мои наконечники, и я хочу… чтобы вы их мне отдали.

— Он хочет, чтобы ему отдали их обратно! — каркнул Гордо.

— Ты, маленький кучерявый сучонок, ты опять хочешь неприятностей? — В правой руке Гоча держал пригоршню наконечников. — Ты, гад, пошел плакаться шерифу и попросил у него, чтобы тот заставил нашего папочку надрать нам задницу? Это ведь ты та самая сволочь, что на нас накапала?

Эта тактика на ни йоту не отвлекла Джонни от поставленной цели.

— Я хочу, чтобы вы вернули мои наконечники, — твердо повторил он.

— Эй, Гоча! Сдается мне, что этот индейский ублюдок хочет свои долбаные наконечники обратно!

— Ребята, — начал я, — почему бы нам не… — Но через мгновение Гоча уже дышал мне в лицо, его руки стискивали отвороты моей рубашки, а моя голова была больно прижата к чугунным прутьям ограды.

— Маленький сосунок. — Гоча издал ртом противный всасывающий звук. — Маленький извращенец, сосунок.

Я заметил, как в фаре Ракеты на миг появился золотой глаз — он оценивал сложившуюся ситуацию, — потом глаз так же моментально исчез.

— Эй ты, на, держи свои наконечники, сквочий сын. — С этими словами Гоча швырнул пригоршню наконечников в пыль школьного двора. Джонни явственно дрожал, словно его насквозь пробрал озноб. Он молча смотрел, как рука Гочи снова исчезла в рыболовной коробке, как появилась оттуда, как очередная пригоршня наконечников полетела, разбрасываемая щедрой рукой сеятеля, словно это была дешевая, ничего не значащая щебенка.

— Сучонок, сосунок, сосунок, сосунок! — твердил мне в лицо Гордо, стискивая мою шею своей паучьей лапой, с которой могла сравниться разве что стальная проволока. От возбуждения у него текло из носа; от него несло горелым маслом и какой-то тухлятиной.

— Перестань, — прохрипел я. Дыхание, которое доносилось до моих ноздрей, тоже не было французской парфюмерией.

— Давай, давай, лей слезки — хнык-хнык! — Гоча принялся насмешливо подхныкивать, одновременно горсть за горстью продолжая вынимать из коробки коллекцию Джонни и разбрасывать ее по двору. — Хнык-хнык!

— Хватит! Прекрати это сейчас же! — заорал что есть мочи Дэви Рэй.

И сразу в пальцах Гочи появился тот самый — наконечник стрелы, гладкий и черный, почти идеальной формы. Даже тупой Гоча понимал, что он держит в пальцах что-то особенное, потому что он на мгновение прервал свои движения сеятеля и пристально рассмотрел черный наконечник.

— Не надо, — с мольбой в голосе прошептал Джонни. Что бы там ни увидел Гоча в черной глуби наконечника, может, самого вождя Пять Раскатов Грома, это видение пришло и ушло, канув в вечность. Широко размахнувшись, Гоча махнул рукой, его пальцы разжались — и черный наконечник понесся в воздухе. Пролетев по баллистической кривой, крутясь и переворачиваясь, наконечник скрылся в траве и полыни у мусорных бачков. Я услышал, как Джонни захрипел, словно его пнули в живот.

— Что скажешь о таком полете, ты, сквочий… — начал Гоча, но не успел договорить, потому что в следующее мгновение Джонни бросился вперед, и когда расстояние между ним и Гочей сократилось как раз до дистанции удара, не преминул этим воспользоваться и впечатал стремительный прямой правой в подбородок Гочи Брэнлина.

Покачнувшись, Гоча мигнул, на его лице отразилась сильная боль. Из его рта вывалился язык, на котором отчетливо видна была кровь. Отбросив в сторону злополучную коробку, Гоча прохрипел:

— А вот теперь ты труп, негритянское отродье!

— Задай ему, Гоча! — заорал Гордо.

Джонни не следовало начинать драку. Я знал это, а также я знал, что он и сам это понимает. Кулаки Брэнлинов однажды уже уложили его в больницу. До сих пор у Джонни кружилась голова и ему приходилось глотать таблетки; к тому же он был гораздо ниже Гочи.

— Беги, Джонни, беги! — закричал я.

Но Джонни уже отбегал свое.

Гоча, шатаясь, двинулся на него. Первый же удар попал Джонни в плечо и отбросил его назад; от второго кулака в лицо Джонни уклонился и тут же всадил что есть силы свой кулак Гоче в ребра.

— Драка! Драка! — раздались со всех сторон крики парней и девчонок, что еще оставались к тому времени на дворе.

Что было силы я оттолкнул от себя Гордо. Чтобы удержаться на ногах, Гордо пришлось разжать руки, сомкнувшиеся у меня на горле: взмахнув пятернями в воздухе, он случайно коснулся руля Ракеты.

— Мать твою! — заорал он ни с того ни с сего, поднес к физиономии руку и посмотрел на палец. Между большим и указательным пальцами, в белой ложбинке мясистой плоти, действительно обильно потекла кровь.