— Пожалуйста, возвращайся, скорее домой, — сказал я ему.

Я оставил отца на валуне у самой кромки воды под низким серым небом со свинцовыми облаками. Добравшись до Ракеты, я обернулся и увидел, что отец поднялся и стоит на самом краю утеса. Голова отца была склонена вниз, очевидно, его взгляд был обращен к поверхности озера, в его ужасные глубины, в поисках следов канувшего туда автомобиля. Я крикнул ему, чтобы он отошел от опасного края, но отец сам повернулся и, возвратившись к своему валуну, уселся на него снова.

Не сегодня, сказал он. И я поверил ему.

Я покатил к дому той же дорогой, как приехал сюда, но на обратом пути уже не думал о звере из Затерянного Мира, бродившем сейчас в темном лесу, — голова моя была занята другими, более важными мыслями.

Следующие дни были такими же холодными и серыми, холмы вокруг Зефира сделались коричневыми, такими же, каким давно уже стоял Поултер-хилл. Пришел декабрь, месяц веселья и удовольствий. Иногда, когда я возвращался из школы, отец был дома, а иногда его не было, он куда-то уезжал. Мама, усталая не по годам и пребывавшая в постоянном напряжении, объясняла, что отец уезжает искать работу. Мне хотелось надеяться, что отец больше не ездил к утесу над озером Саксон, к знакомому валуну, откуда так удобно смотреть на темную фигуру, отражающуюся в черной воде.

Матери моих друзей помогали нам, как могли. Под тем или иным предлогом они заглядывали к нам в гости, приносили еду в кастрюльках, корзиночки с бисквитами, домашние соленья и маринады и всякую всячину. Мистер Колан пообещал угостить нас олениной с первой же добычи в этом охотничьем сезоне. В ответ мама настойчиво угощала всех своей выпечкой. Отец ел за ужином то, что приносили нам знакомые, и я знал, что ему кусок не лез в горло, потому что все это было неприкрытой милостыней. Выяснилось, что в скобяном магазине не требовался водитель в доставку, никто не нуждался в новом кассире. Часто по ночам я слушал, как отец поднимается с кровати и ходит по дому. Вошло в обыкновение, что до одиннадцати он отсыпался, а по ночам читал или бродил по комнатам до четырех часов. Он тоже превращался в «сову».

Однажды после школы мама попросила меня съездить к Вулворту на Мерчантс-стрит и купить ей коробку формочек для пирожных. Я отправился в путь, благо Ракета бежал сегодня подо мной особенно быстро. В магазине я исполнил поручение мамы, купил формочки и отправился обратно.

На обратном пути я остановился у кафе «Яркая звезда».

В этом кафе трудился на кухне мистер Юджин Осборн. Тот самый мистер Юджин Осборн, который в войну служил в Первой пехотной дивизии. Тот самый мистер Юджин Осборн, который так легко узнает немецкие ругательства, стоит ему их услышать.

С самой Брендивайнской ярмарки воспоминания о том, что я услышал в доме сестер Гласс, не давали мне покоя. Где попугай мог научиться немецким ругательствам, если его хозяйка не знает ни слова по-немецки? Кроме того, я вспомнил еще и кое-что другое, а именно слова мистера Осборна: «Но он не только ругается. Там есть и другие слова по-немецки, только попугай произносит их очень неразборчиво».

Как это могло получиться?

Я оставил Ракету на тротуаре и вошел в кафе.

Кафе было совсем маленькое, всего на несколько столиков, пару кабинок и стойку с табуретами, где посиживали посетители и болтали с официантками — миссис Мадлен Хакаби и молоденькой Керри Френч. Нужно сказать, что мисс Френч пользовалась большим успехом, потому что была хорошенькой блондинкой, а миссис Хакаби более всего напоминала пару миль разбитой проселочной дороги. Но миссис Хакаби служила официанткой в «Яркой звезде» задолго до того, как я появился на свет, и с давних пор заправляла в кафе железной рукой. В это время дня в кафе было пустовато, вот и в тот день сидели за столиками с чашками кофе всего три человека, все как один пенсионеры. Среди них был и мистер Каткоут, который читал газету, развернув ее на столике перед собой. Телевизор над стойкой был включен. За стойкой сидел мужчина, и когда я подошел ближе, то увидел, что этот скалившийся в сторону мисс Френч человек не кто иной, как Дик Моултри, толстый неуклюжий тюлень в людском обличье.

Едва он заметил меня, его улыбка испарилась как призрак, которого коснулся первый рассветный луч.

— Привет! — крикнула мисс Френч, увидев, что я направился к стойке, и просияла весенней солнечной улыбкой. Если бы не кривые зубы, она могла бы поспорить красотой с самой Чили Уиллоу. — Чем могу служить, мистер?

— Мистер Осборн сегодня работает?

— Само собой.

— Можно мне поговорить с ним?

— Обожди минутку.

Сказав это, мисс Френч повернулась к окошку, прорезанному в стене между кафе и кухней. Я увидел, как живот мистера Моултри перевалил через стойку, когда он до предела перевесился вперед, чтобы взглянуть на ноги мисс Френч.

— Юджин! — позвала она. — Тут кое-кто хочет поговорить с тобой! — Кто? — услышал я ответный крик.

— Кто? — спросила меня мисс Френч, повернувшись обратно. Мисс Френч не вращалась в одних со мной кругах, да и я был в «Яркой звезде» слишком редким гостем, чтобы меня тут узнавали в лицо.

— Кори Мэкинсон.

— А, так ты паренек Тома? — весело удивилась она, и я утвердительно кивнул в ответ. — Это сын Тома Мэкинсона! — крикнула она мистеру Осборну.

Мой отец, как и «Бич Бойз», в свое время успел потусоваться. Я почувствовал на себе пристальный взгляд мистера Моултри. С шумом отхлебнув кофе, он чмокнул, стараясь привлечь мое внимание, но я даже и ухом не повел.

Из вращавшейся двери в кухню появился мистер Осборн. На нем были белая майка, белый фартук и поварской колпак. Он шел, на ходу вытирая руки полотенцем.

— Здорово, приятель, — приветствовал он меня. — Что привело тебя в наши края?

Мистер Моултри весь подался вперед: и уши, и пузо.

— Может быть, мы присядем за столик? — спросил я мистера Осборна. — Вот туда, как вы считаете?

Я кивнул головой в сторону одного из самых дальних от стойки столиков.

— Можно и присесть. Давай веди, герой. Когда мы наконец уселись, я, подчеркнуто повернувшись спиной к мистеру Моултри, сказал: