– Я… Я их убил… – сказал Севка.

– Я видел, – ответил Малышев. – Не дай бог вам под горячую руку попасть… Это ж немыслимое дело – вот так, врукопашную… А на вид – интеллигент. Нет, ростом и статью, конечно, вполне себе… Девки…

Малышев споткнулся и сел в воду по грудь, но винтовку не замочил.

– Девки, говорю, на шею бросались, наверное…

Севка помог сержанту подняться.

– Да нет вроде… – сказал Севка.

Пошел дождь.

Крупные капли застучали по буро-зеленой поверхности болота, поднимая столбики брызг. «Как пули», – подумал Севка.

Гимнастерка промокла мгновенно. Капли стучали по фуражке, висли на козырьке.

– Вот и слава богу! – Сержант запрокинул лицо и открыл рот, ловя дождевую воду губами. – Теперь немцы точно за нами не полезут… какое удовольствие по лесу идти по колено в грязи, промокнув, да еще и ожидая пулю в башку? На пулю они еще наплевать могут, а на слякоть и грязь… Хреново оно, в грязи умирать да в хлюпающих сапогах…

Орлов подошел, остановился. Оружие он повесил на шею, поперек груди, руки положил на винтовку. Глянул на часы, кивнул головой, словно мысленно с чем-то соглашаясь или одобряя.

– Значит, так… Теперь мы метров через четыреста выйдем на сухое, но к дороге, понятное дело, не пойдем. Пойдем почти точно на юг, к реке. А там – вверх по течению. Получится крюк километров в шесть, но если больше никто не станет бросаться врукопашную, то успеем вовремя… Иди вперед, сержант, посмотри, чтобы там какой ерунды не получилось…

Малышев ушел вперед и через пять минут скрылся за сплошной пеленой дождя.

– Ты в себя пришел, Сева? – спросил Орлов.

– Наверное… да, пришел. Все нормально.

– Какое, на хрен, может быть нормально после того, как ты убил четверых! Ты вообще должен был валяться сейчас в истерике. А ты ничего, стоишь, идешь…

– Вначале мы не верим, потом – не помним, – сказал Севка.

Мимо них прошли бойцы с носилками.

Лицо комдива они прикрыли плащ-палаткой, и теперь казалось, что несут они мертвеца. Дышали бойцы тяжело, проваливались по пояс и глубже, но лица были спокойны, будто люди просто делали какую-то привычную работу. И не было даже мысли, что работу эту можно не делать, что можно оставить носилки и уйти налегке.

– Еще бы закурить… – с надеждой посмотрел на командиров один из бойцов, но Орлов развел руками.

– Извините, ребята… Выйдем к своим – в лепешку разобьюсь, а курево и водку достану. И каждого – к медали.

– Табачку бы лучше, – улыбнулся боец.

– И поспать в тепле… – сказал второй.

– И с молодкой… – подхватил третий.

Бойцы засмеялись.

– Прямо двигайтесь, там вас сержант встретит, – тоже засмеявшись, сказал Орлов. – Выйдем к своим – все молодки ваши.

– Так мы им и скажем! – пообещал боец. – Мол, старший лейтенант Орлов приказал, чтоб, значит, безотказно…

– И в любых количествах… – Орлов вытер лицо двумя ладонями, словно совершая омовение. – Только бы выйти…

– Извини, – сказал Севка.

– Что извини? Что ты не смог еще десять шагов пройти? Ты же тут должен быть самым аккуратным, самым осторожным. Ты же мне талдычил, что неосторожным движением… да что там движением – словом можешь все испортить. И что? Что, я тебя спрашиваю? Ты порешил четверых, да я с твоей подачи – еще одного, а в результате война не через полтора года закончится, а через два. И погибнет не сто тысяч, не двести, а миллион. Или наоборот – через неделю немцам не хватит этих пятерых при наступлении, и вермахт побежит к себе в Берлин? Что ж ты творишь, Севка Залесский? – Орлов махнул рукой и двинулся прочь.

– Девятого мая сорок пятого, – сказал Севка, глядя в спину Орлова.

– Что? – не оборачиваясь, переспросил старший лейтенант.

– День Победы – девятого мая сорок пятого. И наших погибнет больше двадцати миллионов.

– Сволочь, – помолчав, выдохнул Орлов и пошел вперед, не оборачиваясь.

Севка побрел следом.

Зачем он это сказал? Вырвалось, не смог удержать в себе? Захотелось уязвить этого самоуверенного старшего лейтенанта, который ведет себя так, будто все знает наперед, будто все просчитано им заранее и нанесено на карту.

Он спокойно повел свою группу через поселок, занятый, как оказалось, немцами. И провел бы, если бы не Севка с его растертой ногой. Снова прав Орлов и не прав Севка. И снова Севка, так красиво и, главное, правильно рассуждавший о недопустимости вмешательства в прошлое, вмешивается, вмешивается и вмешивается… И, как оказывается, для того, чтобы наплевать на судьбы миллиардов людей, ему достаточно просто испугаться. За себя любимого.

«Такие дела», – сказал Севка.

Бойцы сидели на земле, дожидаясь подхода командиров. Тина и грязь сползали с их одежды и обуви на траву под непрерывными ударами дождя.