– Черт его знает, что тогда! – устало сказал комиссар. – Мы уже все это триста раз обсуждали.

Они пытались продумать все. Они несколько часов бились с разгона в мысль, что мог Данила отправиться в прошлое и убить хоть Сталина, хоть Гитлера. Вполне мог. Пусть ему недоступно время до рождения или до своего загадочного исчезновения из рощи возле Феодосии, но ведь в двадцать первом году Гитлер еще был никем, пил пиво, выступал на митингах. Даже пули не понадобилось бы, Данила голыми руками мог все сделать. И не сделал. Почему? Если он вмешивается в прошлое – а случай со Всеволодом это четко подтверждает, – то отчего он копается в мелочах? Зачем эти путешествия по немецким тылам, участие в боях…

Оба обратили внимание на то, что Орлов не собирался принимать участие в судьбе пленных на дороге. Не собирался, но все равно убил конвоиров. Значит, мог он вмешиваться в прошлое. Мог и вмешивался.

Почему он теперь тянет? Для чего все это устроено? И неизбежное возвращение к вопросу о надписи про пятнадцатое-двадцатое октября. Зачем? Они несколько раз спрашивали Севку, но тот не смог ничего вспомнить, связанного с этими датами.

– Сегодня четырнадцатое, – сказал комиссар.

– И? – приподнял бровь Евграф Павлович.

– Нужно сегодня выдвигаться в Москву. На всякий случай. Может, завтра с утра уже не получится…

– И куда ты поедешь?

– А к вам на квартиру, господин генерал. Вы же не меняли у нас место жительства с одна тысяча девятьсот восьмого года, если я не ошибаюсь.

– Не ошибаешься. Я вернулся с Дальнего Востока на Пасху девятьсот восьмого, был произведен в генералы, вежливо послал Его Величество с его предложением о создании особой службы при Корпусе Жандармов и по моей просьбе переведен в Москву. Въехал вот в эту квартиру, которую у меня не смогли отобрать даже господа большевики. С тех пор и живу. И что это значит?

– Это значит, что ваша квартира – единственное место, о котором точно знает Данила. – Увидев неодобрительное выражение на лице собеседника, комиссар приподнял ладонь. – Я понимаю, что он может быть куда более информированным. Но ведь он тоже должен быть уверен, что и я знаю место, где он может появиться. Свою нынешнюю квартиру я получил в тридцать шестом, как раз перед Испанией… Только ваша квартира может быть местом встречи. Только ваша…

– Кого ты берешь?

– Никиту, Костю. Всеволода возьму.

– И все? Не будет группы прикрытия? Десятка снайперов на крышах и пулемета в подвале не будет? – с иронией в голосе поинтересовался Евграф Павлович. – Надеешься, что даже если Данила будет один, у вас всех вместе хватит сил, чтобы взять его живым?

– Нет, не надеюсь. Вернее, я не надеюсь на нас всех, я надеюсь на самого Данилу и на Залесского.

– Отчего же такая надежда на Всеволода? Нет, он талантливый мальчик, который приобрел за последнее время некоторые полезные навыки, но мы с тобой понимаем, что до Данилы ему еще очень далеко… Напомни, сколько народу послали, чтобы взять его… или хотя бы убить в Орехово в двадцатом? И сколько осталось в живых?

– Пятнадцать человек из спецотряда. Семеро убитых и четверо раненых…

– И четверо бежавших с места схватки… – подхватил Евграф Павлович. – Так чем же тебе может помочь мальчик? Боюсь, что Даниле достаточно будет предложить мальчишке вернуться в родные времена, и он все бросит, все забудет…

– Очень может быть, – кивнул комиссар. – Но я делаю ставку на один психологический момент. И мою ставку поддерживает то, что произошло в подвале. Всеволод мог оставить своего противника в живых. Собственно, в этом и состояло испытание. Он мог, подготовка позволяла, просто обезоружить приговоренного. Но Всеволод предпочел…

– Задушить и сломать шею, – кивнул старик с брезгливым выражением лица. – И ты полагаешь, что это не было истерикой?

– Полагаю, что нет, – твердо сказал комиссар. – Он не бросился сгоряча, как в том поселке на немцев, не успев даже сообразить, зачем и что делает. Он имел выбор, в отличие от выстрела в блиндаже, где на размышление не оставалось времени. И это не было стрельбой в темноте, как тогда, когда он стрелял в пленных, вы же помните его рассказы, Евграф Павлович.

– Помню.

– Здесь все было немного иначе… И он даже не вспомнил о том, что нельзя изменять историю. Что каждое его действие может необратимо обрушить все… Даже в его пересказе история про бабочку и охотников на динозавра звучала впечатляюще.

– Насколько я помню, он спокойно рассказывал нам детали своего времени, какие-то подробности о неких компьютерах и мобильниках…

– Но здесь он убил. Изменил прошлое своего мира. И я уверен, что в дальнейшем…

– Хочешь сказать, что он уже стал частью нашего времени?