Я вышел из укрытия, уселся за руль, потихоньку завел "гольф" в тихую гавань пустынного паркинга напротив кафе. Расчет оказался верным, потому что спустя минуту из подводных глубин донеслись характерные звуки, которые сопутствуют энергичному выяснению отношений двух женщин, не поделивших одного мужчину: звон разлетающейся вдребезги посуды, истерические визги, удары падающих на пол предметов. Наконец дверь распахнулась, на поверхность вынырнула Фанни, глотая распахнутым ртом воздух. Ее шевелюра напоминала разворошенное гнездо, на щеке — багровые росчерки царапин, оставленные, скорее всего, ногтями противницы, а на пиджаке отсутствовал правый рукав. Ничего удивительного: касатку называют идеальным убийцей, в схватке ей нет равных в водах Мирового океана. Следом за Фанни выполз охранник — он двигался, что называется, на полусогнутых, вцепившись большими руками в мошонку, — должно быть, Людмила Львовна Синатская время отсидки не потратила зря и овладела нехитрыми, но действенными приемами борьбы.

Фанни кинулась в тылы дома. Человек-камень тем временем пришел в себя и стал в стойку сбоку от выхода из подвальчика, — видимо, чтобы налетчица не сразу заметила его, выйдя на улицу.

Пора было вмешаться.

Я вышел из машины и, покручивая ключи от зажигания на пальце, приблизился к охраннику.

Охотник, встречавшийся один на один с хищником, знает: не столько стремительность атаки или сила удара способны решить исход схватки, сколько расслабленный отвлекающий жест.

Похоже, фокус с верчением ключа вокруг пальца удался, равно как и поза — я стоял напротив него по стойке "вольно", слегка расслабив колено и сунув левую руку в карман брюк, — охранник не уловил в моем облике и намека на агрессию, а лишь сделал легкий жест рукой, отгоняя меня, словно надоедливую муху. Сделав вид, что готов исчезнуть, я повернулся на каблуках и с разворота ударил его ногой в пах. Похоже, я угодил именно в то заветное место, которое пострадало от изящной ножки Милы: округлив глаза, он распахнул рот и начал складываться пополам, валясь на меня, однако ударом костяшек согнутых пальцев я заставил его отшатнуться.

Малый в самом деле был сделан из базальта — в руке возникла острая боль. Крутанувшись вокруг себя, я нанес ему пяткой удар в голову. Парень завалился на бок и протяжно заскулил. Несмотря на жалкий вид охранника, я останавливаться не собирался, но тут раздался негромкий женский голос:

— Хватит. Ты же убьешь его.

Я энергично тряхнул головой, приходя в себя.

Охранник лежал в прежней позе и даже не скулил. Черт возьми, я в самом деле мог его убить.

Она стояла около входа в подвальчик, скрестив руки на груди, и легонько покачивала головой, рассматривая меня. В ее больших темных глазах обозначился явный интерес к моей персоне. Я опять восхищался ее изящными формами — на вид ей было за тридцать, но она прекрасно выглядела. Дни и месяцы, проведенные за решеткой, видимо, не отразились, если и сказались, на ее внешности. Вдруг она тревожно глянула в конец переулка — со стороны метро донесся звук милицейской сирены.

Я сел за руль, наклонился вправо, открыл дверцу:

— Садись.

Она не двинулась с места.

— Садись, — повторил я. — Ты давно не виделась с ментами? Или, может быть, тоскуешь по своей бетонной камере в СИЗО?

Она стремительным нырком переместилась на переднее сиденье, вжалась в спинку кресла. Я утопил педаль газа в пол, "гольф" сорвался с места и понесся в противоположную от метро сторону, в темные глубины спального района. Покружив по нему, мы выбрались на шоссе, ведущее в центр.

— Тебе есть куда податься? — спросил я.

Она глянула на меня так, будто смысл вопроса не доходил до ее сознания, и ничего не ответила.

— Значит, заглянем ко мне.

— Ты служишь в христианской Армии спасения? — спросила она.

Не говоря ни слова, я коснулся теплого плеча и, почувствовав ответное брожение в крови, возбужденный пульс тайного желания, вполне естественного, учитывая долгое, длиною в год, забвение плотских радостей, крепко прижал ее к себе. Но не только удовлетворение плоти было моей целью — я хотел с ней поговорить.

На откровенность я не рассчитывал. Начни я сейчас вытягивать из нее что-то касающееся нападения на ее заведение, она наверняка замкнулась бы, а то и вовсе улизнула бы от меня. И я притормозил, решив выждать подходящий момент.

Уже на подъезде к дому, когда мы сворачивали с Полянки в переулки, она заметно напряглась, а когда мы въехали во двор, она занервничала всерьез. И мне пришлось ее успокаивать: наполовину опустевшая бутылка "Бифиттера", гревшаяся в кармане куртки, пришлась как нельзя кстати.

— Выпей. У тебя, как мне показалось, был трудный день.

Она отвинтила пробку, сделала пару хороших глотков; сквозь винные пары на выдохе прорезался ее необыкновенный, будто колокольчиковый, голос:

— Ты здесь живешь? В этом доме?

— Да, — отозвался я. — А что?

— Да нет, ничего... — тихо сказала она, снова прикладываясь к бутылке, и вскоре взгляд ее начал теплеть.

Я понял, что тактика, выбранная мной, верна: пропустив на кухне по стаканчику, мы отправились в комнату, молча разделись, улеглись на мою видавшую виды кровать и с минуту лежали, глядя в потолок, — до тех пор пока ее рука, пригревшись на моем животе, не начала соскальзывать ниже.

Ее язык принялся расчерчивать влажными штрихами грудь, медленно спускаясь к животу, а потом еще ниже, и, наконец, стихия страсти захватила меня. Я опрокинул ее навзничь. Поглаживая ее груди, я подтолкнул бедра вперед и немного удивился тому, как скоро она, закусив губу, выгнулась подо мной упругой дугой, издав тонкий, наподобие мышиного, писк. Но я недооценил ее — почти без паузы она вновь пустилась во весь опор...

Я едва удержался в седле. Наконец бурные всплески стихии, клокочущей подо мной, начали стихать.