Ты вырос. Ты помог мне однажды, много лет назад.

— Я хочу спать. Кем бы ты ни был, оставь меня в покое. Ты не сможешь мне больше навредить.

— Я и не хочу. Я…

Знаю, как это может быть больно. Тебе может быть на самом деле плохо здесь, но ты не должен сдаваться. Ты никогда не должен сдаваться, и ты не готов…

Пока еще. — Мальчик некоторое время молча смотрел на Билли, склонив голову набок, что показалось тому ужасно знакомым. Неужели это…

Нет, нет, не он…

— Выходи, когда стемнеет, — продолжил мальчик. — Но следи за тем, где зайдет солнце. Там будет запад. Это направление, которого ты должен придерживаться. Иди прямо в ту сторону, куда заходит солнце. Есть и другие, кто хочет помочь тебе, но иногда это бывает нелегко. Ты все еще думаешь, что я пытаюсь одурачить тебя, да? Это не так, честное слово. Ты должен идти, когда стемнеет. Это будет тяжело, но ты должен идти. Хорошо?

— Нет. Я останусь здесь, пока кто-нибудь не найдет меня.

— Здесь тебя никто не найдет, — быстро ответил мальчик. — Ты находишься далеко от населенных мест, Билли. Ты должен сам выбираться отсюда.

— Уходи. Оставь меня одного.

— Нет, сначала скажи, что ты пойдешь. Хорошо?

Билли закрыл глаза. Это, конечно же, Меняющий Облик, желающий, чтобы он заблудился в пустыне. Пытающийся направить его по неправильному пути, который уведет его от людей.

— Сделай это, Билли. Хорошо?

Последняя мольба повисла в воздухе. Когда Билли снова открыл глаза, то у входа никого не было. Лихорадка принесла с собой слуховые и зрительные галлюцинации. Нет, ему лучше остаться здесь, он в прохладе и безопасности, где в конце концов кто-нибудь обязательно набредет на обломки самолета. Не может быть, чтобы никто не заметил дым!

Вдруг он заметил, что на его правой ладони что-то лежит. Билли пригляделся, и его сердце забилось часто-часто.

Это был кусочек угля, покрытый шеллаком, чтобы нельзя было порезать руки об острые кромки.

Он встал и похромал к выходу. Там не было никаких следов, кроме его кровавых отпечатков. Нещадная жара снова загнала его в тень, где он сел и крепко сжал уголек в кулаке. Был ли он с ним все это время? Нет, нет; он остался за две тысячи миль, в Чикаго. Ведь так? Огонь в голове мешал ему точно припомнить. Он положил кусочек угля в карман и стал ждать захода солнца.

В темно-синих сумерках Билли осторожно спустился туда, где лежали трупы Уэйна и Крипсина. До Билли доносились порывы ветра от крыльев разлетающихся в разные стороны стервятников. Они уже оприходовали большую часть Крипсина. И поработали над спиной и ногами Уэйна, но пока не тронули его лицо. Он снял с Уэйна туфли и засунул в них свои распухшие ступни. Он немного посидел рядом с Уэйном, а затем начал обкладывать труп камнями, чтобы сохранить его от стервятников.

Он начал идти в западном направлении, оглянувшись лишь однажды, чтобы взглянуть на тело своего брата. Его брат ушел, и не было никакой нужды оплакивать его путь на другую сторону. Если бы он знал больше об Уэйне, они непременно смогли бы научиться понимать друг друга. Они могли бы стать друзьями, а не юношами, идущими каждой своей дорогой, по отдельности ищущих ответ на вопрос о том, что такое их силы, которые повлияли на их жизни.

Билли отвернулся от трупа своего брата и двинулся вперед.

Он перемежал ходьбу с отдыхом всю долгую холодную ночь. Его ноги снова начали кровоточить, а сломанная рука раздулась вдвое, но он продолжал идти. Незадолго до рассвета, когда он совсем выбился из сил и спотыкался на каждом шагу, поднявшись на маленький холм, он оказался рядом с лачугой скваттера. Постройка почти полностью разрушилась, но внутри на полу валялся грязный матрас; на столе стояли тарелки с позеленевшей едой, которая теперь меньше всего напоминала еду. Однако рядом с тарелками стояли также кофейные чашки, внутри одной из которых, когда Билли взял ее в руки, что-то тихонько заколыхалось. Он нетерпеливо вылил несколько капель себе на ладонь; вода была болотно-зеленой и кишащей бактериями. Билли взял одну из тарелок, почистил ее о песок и поставил на стол. Он оторвал квадратик от своей брючины, разложил его на тарелке, а потом осторожно процедил через него воду, чтобы задержать наиболее крупные части зеленой растительности. То, что осталось на дне тарелки — едва ли три глотка, солоноватых, неприятных на вкус — немедленно было переправлено в рот. Влажным куском брючины он обтер себе лицо, а затем проспал несколько часов на грязном матрасе.

Когда он проснулся, то в лачугу сквозь дыры в сгнивших стенах проникали мечи солнечных лучей. Его била лихорадка, и он был очень слаб. Изувеченная рука тянула к земле так, будто была из свинца. Из раны сочилась желтая жидкость. Он попытался не думать о боли и сконцентрировался на мыслях о Бонни. Он собирался показать ей Готорн, посмотреть Ламезу и хотел узнать про нее все-все, с самого ее рождения. Билли мысленно вспомнил ее лицо, и оно возникло перед у него глазами словно фотография. Он должен к ней вернуться.

Он вышел из кабины и остановился словно пораженный громом.

В трех или четырех милях от себя он увидел облепленное коричневыми холмами большое озеро. Оно было окружено мотелями и ресторанами с большими вывесками, которые должны быть видны с автострады, проходящей не далее, чем в полумиле от лачуги. По дороге двигались автомобили и песчаные багги, а на озере Билли разглядел красный катер, тянущий за собой человека на водных лыжах. Вдоль улиц какого-то курортного города, выстроенного на берегу высохшего потока, росли пальмы, махавшие Билли листьями. Вся картина колыхалась в мареве. Билли замер, ожидая, что все это неожиданно исчезнет.