— Билли, — позвала Рамона дрожащим голосом.

Мальчик с трудом, превозмогая боль, открыл глаза. Он едва мог видеть сквозь щелку опухших век; доктор сказал ему, что в его лице находится около сорока заноз, но ему следует подождать, пока окажут помощь обгоревшим.

Рамона склонилась над ним и осторожно обняла, положив голову ему на плечо.

— Я в порядке, мама, — проговорил Билли распухшими губами. — О, Боже…

Это было так ужасно…

Лицо Джона посерело с тех пор, как они покинули школу и увидели эти тела, накрытые одеялами, каталки с лежащими на них обожженными подростками, родителей, кричащих, всхлипывающих и вцепившихся друг в друга. Ночь то и дело вспарывала сирена скорой помощи, а в помещении госпиталя словно коричневый туман плыл запах горелого мяса.

— Твои руки, — сказал он. — Что случилось?

— Потерял немного шкуры, и все.

— Боже мой, мальчик! — Лицо Джона сморщилось, как кусок старой бумаги, и он схватился руками за стену, чтобы не упасть. — Боже милостивый, Боже милостивый, я никогда не видел ничего подобного тому, что произошло в этой школе!

— Как это случилось, папа? Сначала это был костер, как костер. А затем все изменилось.

— Я не знаю. Но все эти кусочки дерева…

Они разрезали этих детей, разрезали их в клочья!

— Один мужчина сказал, что это сделал я, — произнес Билли безразличным голосом. — Он сказал, что я был пьян, и подстроил так, чтобы костер взорвался.

— Это грязная ложь! — Глаза Джона вспыхнули. — Ты не имеешь к этому никакого отношения!

— Он сказал, что во мне живет Смерть. Это правда?

— НЕТ! Кто тебе это сказал? Покажи его мне!

Билли покачал головой.

— Теперь это не имеет значения. Все закончилось. Я просто…

Хотел повеселиться. Все хотели весело провести время.

Джон схватил сына за плечо, и почувствовал, как что-то, похожее на толстый лед, сломалось внутри него. Взгляд Билли был странно темен и пуст, будто случившееся сожгло все предохранители в его голове.

— Все хорошо, — сказал Джон. — Слава Богу, что ты остался жив. — Папа, я был не прав, пойдя туда?

— Нет. Человек ходит туда, куда хочет, а иногда и туда, куда не хочет. Я думаю, этой ночью ты ходил и так, и так.

Недалеко от них, в коридоре, кто-то взвыл то ли от боли, то ли от горя, и Джон вздрогнул.

Рамона вытерла глаза рукавом и осмотрела занозы на лице Билли, некоторые из которых находились в опасной близости от глаз. Потом она задала вопрос, хотя заранее была почти уверена в ответе.

— Ты знал?

Он кивнул.

— Я хотел рассказать им, я старался предупредить их, что что-то должно случиться, но я…

Я не знал, как это будет выглядеть. Мама, почему это произошло? Мог бы я все изменить, если бы действовал по-другому? — По его намазанным вазелином лицу потекли слезы.

— Я не знаю, — ответила Рамона; обычный ответ на вопрос, мучивший ее всю жизнь.

В дальнем конце приемной, где находился коридор, ведущий ко входной двери, возникла какая-то суматоха. Рамона и Джон оглянулись и увидели, как люди толпятся вокруг толстопузого мужчины с седыми вьющимися волосами и высокого рыжеволосого юноши, который был примерно одного возраста с Билли. В следующее мгновение Рамона узнала вошедших, и ее пронзило током. Та ужасная ночь палаточной проповеди стала прокручиваться перед ее глазами: за все эти семь лет она не смогла спрятать ее в глубины подсознания. Какая-то женщина схватила Фальконера и поцеловала, прося его помолиться за ее пострадавшую дочь; мужчина в рабочей одежде оттолкнул ее, чтобы подойти поближе к Уэйну. За несколько секунд вокруг вошедших образовалась мешанина из рук и плеч родителей пострадавших и умирающих детей, пытающихся пробиться к Фальконеру и его сыну, привлечь их внимания, коснуться их, как будто они были ходячими талисманами, приносящими счастье. Фальконер позволил им окружить себя, но юноша в замешательстве отступил назад.

Рамона поднялась на ноги. К толпе, окружавшей Фальконера, подошел полицейский и попытался навести порядок. Сквозь толпу жесткий взгляд Рамоны встретился со взглядом евангелиста, и мягкое, холеное лицо Фальконера начало темнеть. Он направился прямо к ней, не обращая внимания на просьбы о молитве и исцелении. Прищурившись, он взглянул на Билли, а затем снова перевел взгляд на Рамону. Позади него стоял Уэйн, одетый в джинсы и голубую вязаную рубашку с аллигатором на нагрудном кармане. Он посмотрел на Билли, и их взгляды на мгновение встретились; затем глаза юноши остановились на Рамоне, и той показалось, что она ощущает исходящий из них жар ненависти.

— Я знаю вас, — мягко произнес Фальконер. — Я запомнил вас с того самого момента. Крикмор.

— Правильно. И я тоже помню вас.

— Произошел несчастный случай, — начал объяснять Джон Фальконеру. — Мой мальчик был там, когда это все случилось. У него порезаны все руки, и…

Он видел ужасные вещи. Вы помолитесь за него? Фальконер не отрываясь смотрел на Рамону. Он и Уэйн услышали о взрыве костра по радио и приехали в госпиталь, чтобы предложить утешение; снова нарваться на эту женщину-колдунью было последнее, что он мог ожидать, и он испугался, что ее присутствие может вредно сказаться на Уэйне. Рамона казалась рядом с ним карликом, однако под ее жестким оценивающим взглядом евангелист почувствовал себя маленьким и беззащитным.