Она попыталась стереть кровь с лица, все лицо было в крови, и на платье тоже была кровь, она с остервенением стирала эту кровь сначала руками, потом взяла горсть земли, начала ожесточенно тереть лицо, руки, тереть с остервенением, едва не сдирая кожу. Потом она попыталась сделать что-то с платьем, стянула и выбросила порванные трусики, ей было стыдно, но ничего она поделать не могла. Ей надо было добраться до Севастополя... и при этом не попасться на глаза людям. Если ее увидят в таком виде румыны или крымские татары – ее изнасилуют, как только что пытался сделать этот ублюдок.

Но в первую очередь она должна была добраться до этой машины и помочь тем, кто в ней остался. Как только она пришла в себя – первой осознанной мыслью, которая родилась у нее в голове, была – помочь остальным.

Она не знала, кто убил тех, кто пытался ее изнасиловать. Это были явно не крымские татары – они бы попытались ее поймать и сами изнасиловали бы, и явно это были не русские партизаны – они бы попытались ей помочь. Она знала – про это говорили шепотом, – что и в самом Севастополе, городе русской воинской славы, и по всему Крыму действуют команды разведчиков-ликвидаторов сил НАТО, в числе которых были поляки и американцы. Они убивали и русских партизан, и крымских татар, и даже бандитов – у них была лицензия на отстрел, и они этим активно пользовались. Про них никто не мог толком рассказать – потому что во избежание раскрытия информации в рейдах они убивали всех, кто встретится им на пути. Возможно, бандиты чем-то помешали такой вот команде – и они их всех убили. Она не видела их – поэтому они сочли возможным оставить ее в живых...

Если она увидит кого-то из них – убьют и ее. Но не пойти назад – она не могла.

На полпути к той полянке она услышала что-то вроде раската грома, недоуменно взглянула на небо – но небо было чистым, и она прибавила шаг. И только осторожно выглянув из-за большого камня – разведчики могли быть около машины, – она увидела не разведчиков, а искореженный, горящий внедорожник и больше ничего...

Она повернулась и бросилась бежать...

На беду Тани, первыми, кто попался ей на пути, была банда крымско-татарского меджлиса, которой шестнадцатилетняя блондинка в порванном платье и без трусиков очень даже и приглянулась. Банда шла для того, чтобы совершить теракт на дороге по заданию заброшенного сюда офицера турецкой военной разведки – но, поймав Таню, они решили, что с терактом можно и подождать, румыны никуда не денутся. Ее затащили в какую-то пещеру и насиловали два дня все вместе. Потом, когда надоело, – зарезали, как овцу.

Американцы, переведя беспилотный «Молот» в режим прицеливания – не смогли наблюдать за местностью и кое-что пропустили. Если бы не этот выстрел – русского снайпера им удалось бы отследить немедленно и навести на него Странника.

Одиночный выстрел – прозвучал, как всегда, ожидаемо – и при этом все равно был неожиданностью. Все думали, что снайпер ушел... нет, он не ушел.

Рота эсэсовцев – сичевых стрелков – только выдвигалась на позиции под прикрытием двух остававшихся еще целыми бронетранспортеров – как выстрел заставил ее приостановить движение. Заместитель командира группы – эсэсовец по прозвищу Вуйко, очень гордившийся своими «щирыми вукраинскими» усами, которые можно заправить за ухо – с размаху ткнулся лицом в кирпичное крошево улицы. Остальных – вымело с улицы, как крыс, они бросились кто куда – во дворы, в развалины, за бронетранспортер – только бы уцелеть.

Башенный стрелок в бронетранспортере – ганнер по американской терминологии – от избытка чувств по поводу присутствия снайперов – дал длинную неприцельную очередь из «КПВТ» в сторону путепровода, не заметив при этом, что запорол ствол.

Командир роты, весь боевой опыт которого исчерпывался двумя годами стройбата в советской тогда еще армии – отсидевших в другие части тогда не брали, – когда грохнул выстрел, вломился в какой-то двор, подобно паровозу, тяжело дыша и зачем-то держа перед собой автомат. Он был настолько увлечен мыслью поскорее убраться с улицы – что не заметил под ногами какой-то железяки и грохнулся, зацепившись за нее – смачно так грохнулся, пропахав носом по осколкам кирпича и стекла. Двое подскочили к командиру – и потащили его тушу дальше, туда, куда уж точно не достанет снайпер...

– Вай, кляты москалики... – привычно выругался офицер, вытирая несвежим платком сочащуюся из разбитого носа кровь, – рацию мне! Рацию!

– Рацию сюда! – передал дальше кто-то.

– Нехай грохнули же его, этого гада... – с сомнением сказал кто-то.

– Как бы он тебя не грохнул...

– Заткнулись все! – рявкнул командир, шмыгая окровавленным носом. – Нехай дома, под бабской юбкой рассуждать будете! Дегенераты!

Наблюдение командира роты не было лишено смысла – в спешно набранную вместо «Вукраинских збройных сил» дивизию Бандеры действительно попало много дегенератов. Оно и быть иначе не могло – набирали среди западенцев, а там работы не было, и многие пили... как говорится, до розовых слоников, большинство среди молодежи – жертвы пьяного зачатья. Войдя четыре дня назад в Луганск, западноукраинские легионеры первым делом бросились к ликеро-водочному заводу и попали в засаду, одиннадцать единиц бронетехники и прочей техники сожгли в том районе, больше сотни личного состава перешли в категорию «двухсотые». Сейчас тот район держали поляки – чтобы ни у кого даже мыслей не возникало, – а тем, что осталось, награждали особо отличившиеся роты. Тем не менее – центром притяжения легионеров в любом районе, где они зачищали, – был магазин.

Снайпер проявился сразу, как только они вошли в Луганск. Никто не знал – один это снайпер или целая снайперская группа, или просто – одному и тому же снайперу приписывают работу оставшихся в городе снайперов вообще – но то, что он был здесь до сих пор, это факт, и разбитая пулей голова Вуйко подтверждала это как нельзя лучше. Он, кстати, так и лежал там, на улице, среди кирпичных развалин, никто не попытался оттащить его в укрытие. Смысл? Понятно, что мертв – а если рисковать, лечь рядом можно очень даже запросто. Какой смысл так рисковать из-за мертвого?