Илья Михайлович тяжело вздохнул и дунул на поверхность стола, очищая ее от видимых только ему соринок.

— С ним никто не мог тягаться, все недруги оказывались бессильны, и вчерашнее обсуждение тоже кончилось бы ничем… — Дронов посмотрел Колпакову прямо в глаза. — И вдруг на сцене появляется зеленый юнец с горящим взглядом и убийственными, безошибочно нацеленными аргументами и сваливает монументальную фигуру с пьедестала. Да с каким грохотом!

Дронов сделал паузу и многозначительно похлопал ладонью по стопке исписанных фиолетовыми чернилами листов.

— Естественно, возникает вопрос, откуда взялся этот прыткий молодой человек, кто вложил ему в руки оружие, чью силу чувствует он за собой, кто, опытный и авторитетный, стоит за ним, придавая смелость и уверенность?

Ощущая неприятное волнение. Колпаков расслабился и перешел на дыхание низом живота.

— И ответ у многих готов: Дронов! Вот кто направлял своего ученика! В интригах примитивное мышление свойственно не только низким умам, к тому же известная логика в таком объяснении есть. Но я тебя ничему, кроме радиофизики, не учил! Потому и спрашиваю: кто?

— Разве я сказал нечто неизвестное? — Голос Колпакова звучал совершенно ровно. — Просто все считают, что некоторые вещи следует обходить молчанием, и старательно делают вид, будто их вообще не существует. А мне это надоело! Почему кто-то должен был специально учить меня сказать правду? Или вы считаете, что сам я на это не способен?

— Гм… Но… Как бы это лучше выразить… Откуда такая смелость? Даже не так… я вовсе не считаю себя трусом, но молодому человеку, не защищенному степенями, званиями и прочими регалиями, обычно свойственна осторожность… Иногда это качество еще называют благородным. Поэтому твоя эскапада нетипична и вызывает удивление…

— Охотно объясню, — перебил Колпаков. — Я уже почти семь лет занимаюсь особой тренировкой духа по восточной методике…

— Духа? — изумился Дронов. — Вы с ума сошли! Не хотите же вы сказать…

— Не волнуйтесь, Илья Михайлович, материалистическое начало во мне незыблемо. Просто неточно выразился: тренировка тела, но и укрепление характера…

— Это другое дело… — пробурчал профессор.

— И сейчас мне «осторожность» и «благоразумие», о которых вы говорили, представляются тем, чем являются в действительности — обычной трусостью!

Дронов ничем не выразил несогласия.

— А бороться с ней можно только одним способом — сделать то, чего делать не хочется. Я почувствовал, что спокойней отсидеться молча, и пересилил себя — встал и выступил.

— Гм… Такое, конечно, и в голову никому не пришло. Мы вчера долго беседовали с ректором, и Петухов был, и Гавриленко, весь «треугольник»… Ты известен как чрезвычайный рационалист, из того и исходили… Фомичу больше не работать, на его место, и это ни для кого не секрет, пойдет Дронов, — профессор чуть наклонил голову, будто представляясь. — На заведование кафедрой тоже один кандидат — Гончаров. Неплохо иметь друга непосредственным начальником, а научного руководителя — первым проректором и председателем совета?

Колпаков дернулся, порываясь вскочить с кресла, но все же остался на месте.

«Два часа медитации в день, неврастеник», — сказал он себе, а вслух хладнокровно спросил:

— Какие же поступки, уважаемый учитель, дали вам основание считать меня расчетливым мерзавцем?

— Ну, зачем же так? Я сказал, что твой рационализм тут ни при чем, скорее — юношеский максимализм и стремление к справедливости, товарищи со мной согласились… А сегодня я просто хотел проверить свои сомнения, точнее, опровергнуть их твоими аргументами. Извини, если этим тебя обидел.

— Не стоит, все нормально.

Действительно, полное самообладание, хороший пульс…

— Однако и выдержка у тебя, Геннадий! — преувеличенно весело сказал профессор. — Что там у тебя за система? Может, и мне поучиться на старости лет, а то на советах так иногда и ждешь, что кондрашка хватит!

Дронов несколько принужденно рассмеялся. Он изо всех сил старался загладить последствия неприятного разговора.

— Приходите сегодня вечером, — Колпаков положил на стол пригласительный билет, потом добавил еще несколько. — А эти предложите кому-нибудь. Может, Петухов или Гавриленко заинтересуются, а может, и сам… Колпаков показал пальцем вверх. — Будет очень наглядно, если у кого остались сомнения — сразу рассеются. Тем более что я активно участвую…

— Никаких сомнений! — замахал руками Илья Михайлович. — Теперь все понятно, я подтвержу товарищам свое вчерашнее мнение…

Профессор Дронов был рад, что все хорошо кончилось. Он не любил обижать людей, причинять кому-либо боль. Поэтому система Геннадия Колпакова для него совершенно не годилась.

Выйдя из кабинета заведующего, Колпаков не вернулся на кафедру, а направился в конец коридора, свернул за угол и оказался в крохотном тупичке у пожарной лестницы, с окном, выходящим во внутренний двор института. Глядя на вымощенный серыми и коричневыми плитами пустынный прямоугольник, Колпаков задумался.