Вот с Басаргиным загадок — полные руки.

Начиная с того, что каждый раз неизвестно, когда и где они теперь встретятся. А заканчивая — супернеопределенностью в любой области их совместного будущего.

И тоже совсем не скучно.

Но почему-то она постоянно скучает по Чистову.

Я Катюшку давно не видела, много лет уже, а тут встретились. В дверях гастронома. Он, правда, давно уж не гастроном, а супермаркет, но мне так привычнее.

Идет на каблучках, вся ладненькая, в платьице красивом и, видать, дорогом, — никак ей ее сорока пяти не дашь.

Обрадовалась мне, остановилась — точно не из вежливости. Мы всегда друг к другу хорошо относились — может, потому, что все вокруг ею восхищались, а я — жалела.

До сих пор не забуду, как нашла ее, зареванную, в уголке спортзала, за сложенными стопкой матами. Классе в пятом она была. Точно в пятом: первый год после начальной школы. Другая девочка, из нашего же класса, шепнула: «А Воскобойникова в спортзале спряталась и ревет!»

Это была полная неожиданность. Плачущая Воскобойникова — картина представлялась невероятной. Я испугалась очень, подумала — у нее в семье что-то ужасное произошло. Прибежала. Она такая жалкая была.

Всегда причесанная, умытая, как с плаката «Будь готов!». А тут — даже ростом уменьшилась. Потом я уже сообразила, что она всегда пряменькая ходит, как на сцене. Здесь же горе переживалось без зрителей.

— Что случилось, солнышко? — спросила я.

— Ничего, — ответила она, тщетно пытаясь кулачками вытереть слезы.

Я взяла ее, как маленькую, на руки — при моей комплекции это было несложно, да и молодая была. Прижала к груди.

— Успокойся, Катюшка, — сказала я. — Сейчас во всем разберемся. — Мне уже было ясно, что проблема скорее духовная, чем материальная.

Она сначала попыталась вырваться из моих рук, а потом вдруг уткнулась мне в грудь и выплакалась с облегчением.

Я не стала тащить ее из зала. Устроились здесь же, на скамейке.

— Ну, рассказывай.

И она после короткого раздумья рассказала, что ожидала стать первой на районной олимпиаде, а стала второй.

— Не страшно, — сказала я. — На городскую едут все три призера.

Впрочем, мы обе понимали, что дело отнюдь не в олимпиаде. Это просто повод, спусковой крючок. Причина гораздо глубже и неприятнее.

— Со мной никто не дружит, — проговорила она тихо.

— Ну, ты скажешь, — не согласилась я. — Да за тобой полкласса табуном бегает. И плюс еще — из параллельных.

— Мальчишки — да, — шмыгнув носом, согласилась Катюха. — А девочки меня не любят.

— И при этом все хотят с тобой дружить.

— Вроде хотят, но мне кажется, они рады любой моей неприятности.

— Все не так страшно, — вздохнула я. Похоже, мне предстояло обсудить пусть с умным, но еще ребенком совершенно недетскую тему. — И потом, разве не ты заводила во всех классных делах?

— Они меня не любят, — повторила Катя, снова всхлипнув. — Они не настоящие подруги. Подруги должны радоваться, если у меня что-то получается.

— А ты всегда рада успехам соперниц? — осторожно спросила я. — Ну, на своих легкоатлетических соревнованиях, например. Или на танцевальных.

— Но там же спорт, — возразила девочка. — Сами говорите — соревнования.

— Катенька, милая, — улыбнулась я. — Вся наша жизнь — это соревнование.

— И папа мне так же говорит, — еще больше расстроилась она.

— Боюсь, что мы с твоим папой вкладываем в это понятие немножко разный смысл, — мягко сказала я, не отпуская от себя притихшую девочку.