Да что там — огородники и цветоводы!

Один активный гуманоид попросил, чтобы ему точно дистанционно продали… козу! Причем непременно белую. И чтобы она была его собственностью, под его надзором, чтобы ему — вернее, его внуку — привозили молоко от собственной козы и чтобы он ничего при этом не делал.

Товарищу объяснили, что собственное молочко за сто двадцать километров получится золотым. Тот ответил, что внук у него один, а кроме того, личная коза его радует, а наблюдение за ней отвлекает от мирской суеты.

По его же требованию коза, с помощью опытного ветеринара, вышла замуж за отличного серого козла, и к зиме владелец мог стать обладателем одного или двух чудесных козлят. Это тоже стоило ему денег, но клиент был готов платить.

Все росло, как на дрожжах, и Чистов, хоть уставал чертовски, однако испытывал огромное удовольствие от созидательной работы. Что-то похожее он чувствовал, когда росли его детки. По крайней мере, корень ощущений рос из одного и того же участка сердца.

— О чем думаешь? — это проснулась Катерина.

— О нашем проекте, — ответил Чистов. — С тех пор как Вадька с Майкой выросли, меня ничто так не увлекало.

— Тем более руки освободились, — не удержалась Воскобойникова.

Владимир тему не поддержал — уж очень болезненна. Он не забыл, при каких обстоятельствах стали свободными его руки.

— Ладно, не дуйся, — сказала Катя.

Чистов сразу повеселел: похоже, любимая женщина сегодня в духе. Но он поторопился.

— А с китаянкой больше пообщаться не удалось? — спросила Воскобойникова.

Что ж, каков вопрос — таков и ответ.

— Не удалось, — односложно ответил Владимир.

— Что так?

— Ей не до меня.

— Новое увлечение? — не отставала Катя. В целеустремленности бывшей супруге точно не откажешь.

— Старое, — ответил Чистов. И удивился: не-ужели она не знает?

Как оказалось, Воскобойникова действительно не знала, потому что спросила:

— В каком смысле?

— Я думал, ты в курсе. У Ивана — тяжелый инсульт. Марина взяла отпуск и третью неделю сидит с ним.

— Господи, — поежилась Катерина. Потом, помолчав, спросила: — Он в сознании?

— В полном. Но говорить не может. Левой рукой, одним пальцем нажимает на клавиатуру. И по телефону говорит, если трубку поднести.

— Откуда подробности? — Лицо Кати стало жестким.

— Я к нему ездил.

— Ты? — не сдержала удивления бывшая жена.

— А почему нет? — грустно сказал Чистов. — Мне иногда хотелось его ударить. Но я никогда не желал ему смерти.

— А какие шансы? — после паузы спросила Воскобойникова.

— Иван считает, что на следующей неделе умрет.

— А врачи?

— Тоже так считают, — сказал Чистов. — Иначе думает только Марина. Всех подняла, китайцев привезла с травами, с иглами.

— Думаешь, поможет? — помолчав, тихо спросила Катя.

— Думаю, нет, — так же тихо ответил Владимир.

Больше на эту тему не говорили.

Катя отвернулась к иллюминатору, делая вид, что снова засыпает: Джет Кэт с детства старалась не показывать другим своих слез. Чистов жалел плачущую жену, одновременно боясь до нее ласково дотронуться, и потихоньку думал о том, как странно устроена жизнь.

Меньше года назад этот большой и сильный человек ворвался в его спокойный, обустроенный мир и взорвал его. Теперь этот человек умирает.

А у Чистова появился другой мир. Неспокойный и нестабильный. Но очень, очень притягивающий. В котором единственно чего не хватает — так это Кати.

А чего не хвататает Кате?

И знает ли ответ на этот вопрос она сама?

Потом как-то незаметно заснул, а проснулся уже над Нью-Йорком: до встречи с Майкой и еще ни разу не виденным, но уже таким любимым внуком оставалось не более десяти минут.

На выходе в зал прилета их уже ждали.

Майка за синей лентой барьера аж подпрыгивала от нетерпения и изо всех сил махала руками.

Чистов мгновенно ответил — мамуля от открытых жестов любви уклонилась, — а сам подумал, что вот жалость, дочка не взяла с собой ребенка, отодвинув долгожданную встречу с новым родным человеком еще на пару часов.

Оказалось — взяла.

Рядом стоял худой рыжеватый парнишка, явно младше ее, а на шее его висела кенгурушка для переноски малышей. А в ней угнездился самый младший Chistoff — надпись на кенгурушке была крупной и читалась издалека.