— Если ты собираешься так шутить, — говорит Барнс, — оставайся-ка лучше под дождём.

— Я снова их видел, Томба! Сразу как солнце взошло над морем, распогодилось, я поглядел на запад и увидел их, красные в рассветных лучах. Горы. Ждут нас, как печёные яблоки на противне.

Томба лежит ничком на мешке сухого лапника, который заменяет ему постель, как и другим батракам на плантации мистера Икхема. Спина его (не первый раз) исполосована бичом. Джимми Шафто вытаскивает из ведра мокрое тряпьё, выжимает и кладет Томбе на раны. Томба открывает рот, чтобы закричать, но не издаёт ни звука. Дэнни продолжает говорить, чтобы его отвлечь.

— Неделя быстрым шагом. Меньше, если украсть лошадей. Столько мы продержимся. А в горах полно дичи.

— Индейцев тоже полно, — говорит Томба.

— Томба! Глянь, как тебя разукрасили, и скажи, неужто индейцы хуже надсмотрщика.

— Хуже никого нет, — признаёт Томба. — Но я не смогу идти быстрым шагом семь дней.

— Ладно, дождёмся, пока рубцы заживут. Тогда и сбежим.

— Ребята, вы ничего не поняли. Тогда будет что-то ещё. Надсмотрщик знает, как сломить человека. Особенно чёрного. Сперва я не понимал, теперь вижу. Он со мною не так, как с другими. Гляньте на мою спину и скажите, что это не так.

Солнце бьёт в щели между брёвнами, стена напротив — в параллельных огненных полосах. Снаружи роется свинья, подкапывает их жилище, но её нельзя прогнать или съесть: свинья — гордость и отрада надсмотрщика. Издалека доносятся его крики:

— Джимми? Дэнни! Джимми? Дэнни! Куда вы запропастились, черти!

— Ухаживаем за товарищем, которого ты засёк до полусмерти, скотина, — бормочет Джимми.

— Вы у меня все станете красношеими, — повторяет Томба любимую присказку надсмотрщика. — Поработаете на солнышке и станете. Все, кроме негра — у него шея не покраснеет, пока хорошенько не отлупцуешь.

Все трое знают, что реднеками — красношеими — называют в этих краях белых батраков, потому что в поле шея загорает сильнее всего.

Он упирается руками и встаёт на четвереньки. Потом опускает голову, так что сбитые в жгуты чёрные волосы метут пол — у него плывёт перед глазами.

— Джимми? Дэнни! Джимми? Дэнни! Вы что, кормите своего ручного негра? — Надсмотрщик методом исключения вычислил, где они, и теперь идёт к хижине.

— Ты прав, — говорит Томба. — Он решил меня сегодня доконать. Пора распаковывать узлы.

— Значит, распаковываем, — говорит Дэнни.

Он разрывает мешок, на котором перед тем лежал. Оттуда вываливается длинный свёрток. Джимми быстро сдёргивает верёвки, и они с Дэнни вдвоём принимаются за работу: Дэнни держит свёрток на руках, Джимми разматывает холстину. Томба хлопает рукой по стене хижины, ища, за что уцепиться, и встаёт.

— Их здесь нет, масса! — кричит он. — Здесь нет никого, кроме бедного Томбы!

— Врёшь, скотина! — Надсмотрщик рукояткой бича распахивает дверь. Он застывает в дверном проёме, ничего не видя после яркого света. Однако он слышит неожиданный звук извлекаемых из ножен слабоизогнутых клинков: длинного и короткого. Возможно, даже различает непривычные для Каролины отблески солнца на узорчатой стали.

— Только не говори, что сделаешь из нас красношеих, — говорит Дэнни. — Ты ведь с этим пришёл?

— Что?! За работу, дармоеды! Не то разукрашу вас почище Томбы!

Надсмотрщик входит в хижину и заносит бич для удара, но опустить не успевает: булатный клинок рассекает воздух рядом с его ухом, ампутированная плеть падает на земляной пол. Томба, пошатываясь, выходит наружу и закрывает дверь. Он щурится на несколько акров земли; Томба знает, что она красная, но видит её серой, потому что мир перед его глазами сделался чёрно-белым. За полем — большой белый дом. Батраки долбят землю мотыгами. Надсмотрщик за спиною Томбы непривычно тих. Может, его глаза привыкли к темноте, и он понял, что заперт в тесном пространстве с двумя разъярёнными самураями.

— Шея краснеет не только от солнца, — замечает Дэнни. — И вот как это делают в Нагасаки!

Следует быстрая череда звуков, которых Томба не слышал давно, но прекрасно помнит. Кровь течёт из-под стены в ямку, вырытую свиньёй надсмотрщика. Привлечённая запахом, свинья подходит, нюхает и начинает лакать.

Джимми и Дэнни выбегают из хижины. Дэнни вытирает клинок о штанину и прячет в ножны. Джимми кричит другим батракам:

— Сегодня у вас выходной! А когда мистер Икхем вернётся из Чарльстона и спросит, как так вышло, скажите, что это сделали красношеие ронины! И что мы ушли туда!

Он остриём вакидзаси указывает на дикий запад. Потом убирает меч в ножны и поворачивается к товарищам:

— В горы, ребята.

Уилл Комсток, граф Лоствителский, опасался, что их застигнет туман. Туманы гуляют по вересковым пустошам, как привидения по нехорошему дому. И впрямь, раз или два путников накрывает сплошной пеленой. Тогда Уилл требует остановиться и ждать, пока просветлеет, чтобы не сбиться с дороги. Даниель нервничает, что ван Крюйк потеряет терпение и отплывёт без него. Однако к полудню свежий северный ветер уносит туман и гонит путешественников вниз по долине к морю. Оно уже различимо вдали, серо-зелёное, испещрённое пятнами солнца и тенью облаков.