Не будь он в здравом рассудке, Ежи разорвал бы грудь свою и обнажил таившуюся там пустоту — черную Пропасть, вырытую горечью, болью, тоской и печалью.

— Она говорила о восходе солнца…

Что за восход? Неужели восход — перед нею?

И она уверена, что то же будет со мной?

Внезапно Брохвичу захотелось услышать шум разговоров, увидеть неустанное движение. Внутреннему взору его предстали шумные улицы, моря и океаны, ледяные горы, непокоренные вершины. Он услышал шум прибоя, скрип мачт под ветром, треск сталкивающихся ледяных гор.

В дорогу! В дорогу!

Воля властно гнала его в путешествие, в далекие, неизвестные края.

Вперед, к…

— К восходу! — зазвучал в его ушах голосок Люции.

Нет. К спокойствию!

Мать-земля, возрожденная, благоуханная, покинула весеннюю купель. Исчезли с ее лика потоки грязных вод, пропали лужи, словно выплеснутые за ненадобностью остатки мыльной пены. Чистая, живительная вода весенних дождей омыла землю, умастив ее благовониями.

Повсюду чувствуются запахи живительных смол, густого сока елей и сосен. Березы распространяют нежный, одуряющий аромат. Источники, лесные бочаги словно обернулись благовонными курильницами. Пробуждающееся к новой жизни сердце земли повелевает расцвести и ожить всему живому.

Распускаются белоснежные, желтые, алые цветы, на полях синеют васильки.

Сияющая радость стремится к облакам.

Небо и земля возносят гимн солнцу.

Небо, лазурное, как воды Адриатики. Земля, утопающая в цветах.

Небо венчается с землею под пенье птичьих, под жужжание пчел и шмелей, под безмолвную р тянущихся к солнцу цветущих кустов диких роз.

Напоенные живительным соком липы источают благоухание. Повсюду вьются белые бабочки.

Весна выдалась чудесной.

Земля как будто стала великанским сердцем, се, самой Любви. Она ласкает мир, словно мать, пест любимое дитя, соединяя все живое в одну в семью, связанную общим счастьем. Проникает в цветов, птиц, людей.

Ее дыхание дарит крылья.

Ее тепло рождает пламень.

И звучат благодарственные напевы.

Пробуждаются надежды, быстрее заживают раны, нут обиды, стихает печаль.

Все чувства оживают, все помыслы стремятся к шинам.

Все исполнено любви.

Люция Эльзоновская встретила весну в Обронном. Приехав туда из Парижа, она жила под опекой княгини Подгорецкой. Три месяца, проведенные в тихом особняке, оказали на Люцию заметное влияние. Она обрела покой, но подчас ее по-прежнему мучили душевные терзания. Правда, они стали иными.

Вернувшись из-за границы, Люция, встречаясь Вальдемаром, поначалу испытывала стыд. Однако его расположение, его непритворную радость из-за что она излечилась от своей мнимой любви, Люция и в самом деле распрощалась навсегда с прежними желаниями. Вновь вернулась после долгих лет прежняя свобода в общении с Вальдемаром; она стала ему лишь сестрой и могла теперь назвать свои чувства к нему собственным именем — уважение, почтение, дружба.

Они виделись часто, и отношения их с каждым днем становились все более естественными. Много времени Люция проводила и с Богданом, перед выездом в Белочеркассы, проходившем практику в Глембовичах.

Люция жаждала этого общения, этих разговоре поражавших ее широтой взглядов Богдана и смелость, с которой юноша их высказывал. Богдан веселил, давал новое направление мыслям, пробуждал ее возвращавшуюся к жизни душу. И ни разу не упомянул своей любви.

Они забавлялись, как дети, вместе гуляли, вместе гуляли, играли на бильярде.

Когда растаяли снега, они ходили на влажные луга рвать первые подснежники.

Богдан рассказывал Люции о своей жизни до встречи с Вальдемаром. Правда, они частенько ссорились, и довольно серьезно. Богдан был непредсказуем, и Люция никогда не знала заранее, чем кончится их разговор.

Бюгдан рассказал Люции и о своем мимолетном увлечении эрцгерцогиней — в рассказах Богдана Мария Беатриче превратилась в сущую королевну из сказки.

— А я-то думала, что ты никогда не был донжуаном… — грустно сказала Люция.

— Ого! Был, и еще каким! Мария Беатриче — лишь эпизод. Случались и вовсе безумные вещи. Помнишь мою дуэль в Варшаве? Виной всему была балетная дива. А до нее я потерял голову из-за красотки Анны — из-за ее объятий угодил в объятия рулетки. Еще немного, и покинул бы этот мир, но тут, как выражается бабушка Подгорецкая, финал стал лишь увертюрой. Такие исповеди Люции не нравились.