Исидор был заключён в Чудов монастырь 22 марта. Прошли весна, лето, наступила осень. Москва готовилась к празднику Рождества Богородицы.

Василий Васильевич решил наконец посетить своего пленника.

В трапезной коротали время сменные стражники, с ними же сидел слуга Исидора по прозванию Логофет. Увидев великого князя, все повскакали со своих мест, согнулись в поклоне.

— Иди предупреди кардинала своего, — бросил Василий Васильевич Логофету.

Тот, виясь, мышиным шагом поспешил в сторону кельи Исидора.

Он встретил Василия Васильевича так, словно собрался на торжественную литургию: бархатная мантия, жемчужные херувимы на голове, панагия с золотой цепью на груди.

— С праздником наступающим, преосвященнейший! — сказал Василий Васильевич, не изъявляя намерения подойти под благословение.

— Спаси Господи! Хотя какой уж тут праздник… — Смиренность голоса и великолепие одежд долженствовали особо показать, сколь несправедливо унижен иерарх.

— Ах, да, я и забыл, что у латинян праздник Рождества Богородицы не из главных.

— Ошибаешься, князь, — не поднимая глаз, ответил Исидор, — и напрасна насмешка твоя. Католики высоко чтут Святую Деву. И для меня Она так же дорога, как для тебя. И с праздником Её тебя рад поздравить. Но если огорчение моё посмел выказать, взгляни, даже божницы приличествующей нет, икон лишили, на складень молюсь. Не только праздновать, службы вести не волен почему-то. Доколе?

— А праздника Покрова, кажется, и в Греции нет? — рассеянно обронил Василий Васильевич, притворяясь, что не слышал последних слов.

— В святцах отмечен день, но так, как на Руси, не празднуется. Тут вы выше самой Византии взошли.

— Веруем, что под Свой омофор приняла Богородица святую Русь.

Исидор никак не отозвался. Теперь он прикинулся тугим на ухо.

— Не забыл небось решение нашего Собора? — продолжал князь. — Покаешься в измене вере нашей, проклянёшь ересь, я первый приду под твоё благословение.

— Покаяться для меня — значит предать самого себя, изменить делу, коему я жизнь всю решил посвятить.

— Это латинской-то ереси?

— Напрасно, царь, хочешь меня на слове изловить. Я родился и умру в православии. Но греко-кафолическая [122] и римско-католическая Церкви суть части Единой Вселенской Церкви. Разница между ними сводится лишь к разным видам благочестия и благомыслия.

— Нет, преосвященнейший! Благочестие может быть и разным. Оно разное у нас, у болгар, у греков. Но богомыслие, оно одно-единственное, и возможно только при участии Животворных Таинств.

— Нельзя, царь, походя говорить о столь важных и страшных понятиях, как Таинства Животворные, надо уметь принимать мир Божий, благословлять и облагораживать его.

— Согласен, но облагородить мир можно, только искореняя ересь, не отдавая дело Божие в руки диавола и злодеев его. Римско-католическая церковь, за которую ты стоишь, и не Церковь вовсе, а еретическое сообщество. Дева Мария у них плотяная, с обличьем грешным и выпуклостями телесными, а в одеждах — складки смутительные. Как же ты, монах и митрополит, православный, польстился на этакое святотатство?

— Не на это я польстился, — тихо вставил Исидор.

Но Василий Васильевич по неопытности своей в такого рода спорах уже разгорячился сверх меры, для убеждения применяя более силу чувств, нежели тонкости знания, в которых уступал, конечно, Исидору, знал это и оттого раздражался всё сильнее, так что слышать уже ничего не хотел и не мог, кроме себя самого:

— Не первый раз проникает на Русь римская гонительница веры наших отцов, и мы должны противостоять ей, как противостояли наши братья-христиане гонениям язычников и иудеев. А ты тоже гонителем ведь стал, дерзнул за всех православных решать.

— Не дерзал и не дерзну, поелику Сам праведный Судия Христос Бог наш будет меня судить, — сказал Исидор. — От юности лет обличаешь ты меня, и юности твоея ради, прощаю тебе предерзости говоримыя.

— А не гордишься ли ты, Исидор, не возносишься ли? Ты хочешь сказать, что я, хоть и великий князь, не имею права осуждать тебя как слугу Божьего?

— Думаю, так оно и есть.

— Но ведь и это тоже ересь латинская! Папа мнит себя наместником Бога на земле, и все цари, императоры, государи лишь слуги его, не так ли?… Значит, забыл ты, что наша Православная Церковь почитает царскую власть Богом данной? Или не грек ты, Исидор? Какого ты рода-племени? Не Иудина ли колена?