– Да ничего, я его собирался выбросить, – солгал Джон, стараясь выглядеть как можно более непринужденным. – А теперь еще прослужит. Спасибо.

Надо было видеть, как просияла Линда при этих словах. Ресницы радостно взметнулись, живые глазки-огоньки словно озарились изнутри, на губах заиграла благодарная улыбка.

– Ты правда больше не сердишься? – Она лукаво наклонила голову набок и прищурилась.

– Нет. – И Джон, боясь выдать свои чувства, пошел в кухню. – Всю сердитость со снегом выкинул за забор. А ты давай-ка ложись, – добавил он оттуда.

Ужин и прием лекарств прошли почти в полном молчании, но теперь за ним крылась уже не ссора, а чувство какого-то неизъяснимого единства. Бывают моменты, когда ощущаешь невероятную духовную близость с другим человеком. Но это ощущение всегда столь непостоянно, что, кажется, одно неосторожное слово может его нарушить. И оба они молчали. Но зато какую нежность почувствовала Линда в движениях Джона. Все, что не мог высказать, он вложил в плавные движения своих рук. Спина, где синяков было больше всего, быстро расслабилась под упругими пальцами. Линда ощутила знакомую дрожь в теле, дрожь желания…

Это несколько напугало ее. Какое еще желание? Разве… Нет, Джон ей только как отец. Ему лет сорок, не меньше. Но тело не могло ошибиться. Линда уже представляла, как поворачивается и приникает губами к его губам… Нет! Нет и еще раз нет! Однако вожделение уже завладело мыслями и в сознании возникла другая картина: вот он стаскивает с нее пижаму, обнимает, гладит по волосам… и кровать становится их ложем любви…

– Да что с тобой? – раздался голос Джона. – Больше я не разрешаю тебе столько времени сидеть скрючившись. Свитер свитером, а мышцы, как жгуты, на спине. Терпи, буду разминать.

Линда только сейчас заметила, что напряглась всем телом, старясь сдерживать свои неожиданные чувственные порывы. Дальше стало легче, потому что Джон делал массаж довольно жестко.

Затем вечер пошел своим чередом. Но мысль уже засела в голову, и Линда не могла думать ни о чем другом. Наверное, это просто по причине полной изоляции от мира. Инстинкты ведь не спрячешь, а она давно уже не была с мужчиной. Да, не иначе. Джон намного старше ее, его просто невозможно желать. Однако все эти доводы приводил разум, а тело никак не хотело с ними считаться.

И вдруг Линду осенило. Та самая тоска, которая временами находила на нее, теперь нашла объяснение. Нет, причина не в скорой разлуке. Причина в том, что чувства, первоначально принятые за дочернюю любовь, привязанность, требовали развития в соответствии с предусмотренной в этих случаях логикой – логикой отношений между мужчиной и женщиной. Так, значит, не только отец и не столько отец, сколько…

Линда боялась произнести это слово, потому что перед ней уже разверзлась пропасть, разделяющая их. Во-первых, он считает ее ребенком. У него и в мыслях нет ничего подобного. Во-вторых, сам образ жизни этого человека. Ведь не случайно же он уединился, значит, его все устраивает. И если сейчас выказать свое желание, то… хороша будет ее благодарность за заботу и опеку. Сейчас она в его глазах девочка, непорочная, чистая, и тут на тебе. Нет, нельзя. Никак нельзя. Ведь она от всей души желает ему добра. Он испугается, он не поймет… О господи! Нет, ни в коем случае!..

В восемь часов зазвонил будильник, и Джон уложил свою «дочурку» спать. Она заснула почти сразу, утомленная тяжелым эмоционально и физически днем.

Недовязанный рукав и спицы, воткнутые в клубок, лежали на столе. Металл поблескивал в слабом свете огня, в нем отражались рыжие язычки, пляшущие в камине. Джон наклонился над Линдой… Как он мог не заметить раньше? Она красива. Красива не только как девочка. Черты будущей женщины уже сквозили в этом спокойном лице. Белокурые волосы, рассыпавшиеся по подушке, тонкие брови, изящно очерченные губы. Длинные пальцы с по-детски обрезанными ногтями.

Джон неожиданно вспомнил, как давно не заключал в объятия женщину. Кажется, сто лет прошло с тех пор, а ведь на деле только три года. Мария… Конечно, последний раз он был с ней.

Жажда сладостного наслаждения накатила, затмевая рассудок. Память с невероятной точностью воспроизвела все ее движения, словно она только вчера была в его объятиях. Однако воображение уже рисовало иную картину, ведь телу нет дела до социальных и иных предрассудков. Помнит сердце, помнит душа, а плоть живет настоящим. Поэтому Джон увидел в своих руках Линду.

Он целовал ее девственную грудь, он чувствовал ее горячие пальцы на своей спине, он ощущал влагу алых губ и как пушистые, мягкие волосы щекочут ему шею… Рука уже потянулась, чтобы завладеть предметом страсти. Ликующее после долгого воздержания тело, готовясь к празднику жизни, напряглось…

Джон отскочил от кровати как ошпаренный. Урод! Моральный и нравственный урод. Пожелать ребенка! Ведь она еще ребенок. Спит и видит сейчас девственные чистые сны, где нет пока ни мужчин с их вечным вожделением, ни страстного желания. Извращенец!