Все это напоминает Ирландию — ее северо-западные районы, горы Сперринс, заболоченные пустоши у подножия легендарной горы Слемиш.

Тонкий, как пыль, земляной слой. Ландшафт до боли знакомый и одновременно настолько чужой, что кажется — это галлюцинация, случайная прихоть больного сознания. Блестящие мокрые камни похожи на гробницы, на красной глине отпечатались легкие следы ангелов и исчезающие буквы древних алфавитов.

И, как фон к картине, ветер и дождь, дождь и ветер.

Особенно дождь.

Еще одна миля… Еще десять. За очередным холмом возникают древние каменные столбы, которые, словно грибы, растут из земли вдоль натянутой в несколько рядов стальной проволоки. Чем дальше — тем меньше расстояние между столбами, и на гребне следующего холма они уже сливаются в одно размытое пятно, указывая… куда? Вероятно, где-то там находится поселок. Почему бы нет? Небольшой, культурный поселок или бидонвиль с крышами из консервных банок и ржавого железа. Какая разница, ведь там живут люди! Но я бежал из тюрьмы, и туда, где могут быть люди, мне дорога закрыта.

Куда же теперь? На запад. В страну жидкой грязи и зеленой тины — в затерянный мир на краю света. Подъем на гребень, долина… Еще несколько часов ходьбы, и вот передо мной озеро, которого еще на прошлой неделе не существовало вовсе. Низкорослый кустарник, чахлый тростник, трупы утонувших деревьев… Мир сразу после потопа — вода еще не сошла, и на поверхности не видно ни ящериц, ни змей, ни даже жуков. Их дома затоплены, уничтожены стихийным бедствием; теперь они существуют только в отчетных документах страховых агентов и инспекторов-консультантов, определяющих сумму страховой премии. И ничего не попишешь — Марс разгневался и ободрал с нашего шарика все лишнее, оставив только твердую скальную основу.

Ураганный ветер вместе с дождем никак не успокоятся. Но мне теперь многое ясно. Я различаю знаки и знамения. Дождь, как святое крещение, дарует очищение и обновление, и в холоде водяных струй — небесная чистота и прозрачность. Своя роль и у ветра. Он говорит, и в извергаемой им симфонии звуков слышатся голоса мертвых. Они шепчут обещания и требуют клятв. Их слова просты и внушали бы покой, если только забыть, что это — голоса призраков, которым некуда спешить. Они свободны от всего земного, плотского, в их распоряжении все время вселенной — гораздо больше, чем есть у меня. Именно поэтому они пугают меня, торопят, подгоняют. Давят. Намекают. Это не баньши, [35] и я могу не бояться смерти. Пока не бояться. Это просто голоса. Они говорят со мной по-испански, по-ольмекски, на языке майя и на других, давно исчезнувших языках, аналоги которых до сих пор существуют где-то на Камчатке, в Монголии и на Алеутских островах. Призраки тихо бормочут, дергают за бороду, заставляют спотыкаться.

Рисовые поля в пойме реки, обрушенная каменная стена, за которой можно кое-как укрыться от ветра. Натужный кашель и прерывистые удары сердца. Веки тяжелеют и опускаются сами собой; усилием воли я открываю глаза, но в них уже поселился сон. Трава готовит мне постель.

Реки вспучились от дождя, ветер и дождь шумят так, что я окончательно теряюсь. Деревья кажутся теперь едва ли (если не окончательно) мертвыми: они превратились в камень, в ископаемые останки. Рядом с ними остро и сильно пахнет шалфеем. Этого достаточно, чтобы разбудить воспоминание о джунглях и желание вновь оказаться под пологом леса. Но лес еще будет. Я его еще увижу.

Шаг. Еще шаг. Машинально ставлю одну ногу впереди другой и иду. Боли больше нет. Она исчезла, потому что человеческое существо просто не создано для того, чтобы чувствовать боль такой силы и такой глубины. Оказывается, это просто: перейти на иной уровень бытия и избавиться от боли и мук голода. Это так просто — подняться над повседневностью и стремительно нестись куда-то на спокойной щепочке.

Так движется тень. Призрак.

Сколько дней прошло?

Неделя? Меньше?

Живой скелет, бесплотный дух плавно скользит по поверхности.

Холм. Река. Место, где были люди. Доказательство тому — мертвое дерево телеграфных столбов. Древние сосновые бревна, почерневшие от времени и источенные ветром и дождями. На столбах — номера и какие-то знаки, а может — это просто глубокие трещины, оставленные холодом и жарой.

Но ни на проводах, ни на самих столбах нет птиц. Все живое исчезло, уцелели только растения, да и то самые примитивные: шалфей, трава, низкорослый кустарник, голубые лишайники и черные мхи, которые тонким слоем покрывают твердую, бесплодную землю и камень скал.

Где же сострадательные звезды? Куда девались поколения людей? Что случилось с их дружелюбными спутниками — лошадьми и коровами? Неужто ураган напугал их и они в панике покинули ковчег, оставив после себя только шум и следы?

Косогоры, холмистые долины — одна за другой…

Кустарники, которые в конце концов уступают место высокой траве.

Затопленные поля и повсюду в грязи — следы животных, пробиравшихся куда-то к возвышенностям. Затоптанное на корню кукурузное поле. Маис. Картофельная делянка. Выкапываю голубовато-белые клубни.