– Я горжусь тобой. У нас на этаже восемь квартир, и почти в каждой безработные. Нет, сами так не говорят, но по мне что неработающие, что безработные… Знаю только, ты в хай-теке, а сейчас это самое то. Хотя и боюсь этой вашей сингулярности…

– Отец!

– Что делать, не угонюсь.

– Я помогу, – сказал я бодро.

Он посмотрел с неловкостью:

– Тысячи лет воспитывалась культура презрения к смерти, к готовности умереть… у меня это в крови. И вот сейчас так сразу все отменить? Я не готов.

– Отец, – сказал я мягко, – это была показуха. Вынужденная, сам понимаешь. Любому, кто красиво вещает о готовности умереть и о нежелании бессмертия, предложи сейчас вот жить сколько возжелает, куда вся философия смертности денется!.. Так ухватится, что не вырвешь обратно. Мы всего лишь ведем себя честно. И говорим честно, как чувствуем.

Он вздохнул еще тяжелее:

– Вот-вот, честно. А вся цивилизация и культура построены на лжи, сам знаешь. Говорить честно – это сразу со всеми до драки. Вы к этому готовы?

– Готовимся, – сказал я так, будто и это в моих силах. – Запреты рушатся все быстрее, люди все откровеннее. Наоборот, чем откровеннее, тем драк меньше.

Он посмотрел с сомнением:

– Какие-то вы простые…

– Мы?

– Ну да, – пояснил он чуть неуклюже, – современная молодежь. Мне кажется, мы были сложнее, одухотвореннее, что ли…

– То была не сложность, – сказал я, – или та сложность, что не усложняет, а запутывает и дает ложные ориентиры. При той якобы высокой духовности войны гремели не переставая! Истребляли друг друга везде и всюду. За веру, за честь, за Отечество, за лютеранство и против, за непогрешимость папы, за колонии, за свободы, нефть, справедливость… а сейчас, когда откровенничаем, большие войны прекратились, разве не так?

– Так, но…

Я бросил быстрый взгляд на часы:

– Прости, отец, надо идти.

Он вздохнул, но на губах проступила легкая улыбка.

– Кажется, догадываюсь…

– О чем? – сказал я с досадой.

– Гуманитарии спят дольше, – сообщил он заговорщицки, – на работу приходят позже, заканчивают тоже поздно.

– Отец?

Он в деланном испуге отстранился, замахал руками.

– Я что, я ничего! Хочу сказать, мне нравится твой выбор.

– Отец, ты даже не знаешь, кого собираюсь встретить!

– Девушку, – ответил он. – По тебе вижу. А то, что из гуманитариев, мне как медом… по салу. Сохранились же еще интеллигентные люди!

– Если гуманитарий, – сказал я, – то уже и интеллигент?

Мы обнялись, он видел, что мне нравится его похвала моей девушке. Торопился я в самом деле к Энн, заканчивает работу поздно, у них с этим строго, все проходят по старинке в девять утра и покидают офис в шестнадцать, а сегодня еще и задержалась часа на полтора.

Вообще-то, ее зовут Аня, Анна, но предпочитает сокращенный вариант, американизированный, в США даже президенты не стесняются уменьшать имена. Тот же Билл Клинтон на самом деле Уильям Джефферсон Клинтон, или в Англии был придурок из крестьянско-рабочей партии Тони Блэр, он еще всегда яйца чесал, держа руки в карманах, особенно когда разговаривал с женщинами, подчеркивая свою принадлежность к лейбористам, а что, вообще-то, он Энтони Чарльз Линтон, даже англичане не помнят. Там аристократы, как и вообще культурные люди, остались только в старых книжках.

У нас пока что никто не пишет, что в Кремле встретились Вова Путин и Витя Янукович, и мне это как-то больше нравится, хотя я вроде бы не биокон, а ого-го какой продвинутый.

А вот Энн в самом деле звучит загадочно и неземно, галактическое нечто, а то привычное Анна – это же Нюрка, то ли доярка, то ли нетрезвая и донельзя измятая девочка из подворотни…

Машины впереди начали притормаживать, люди столпились на перекрестке и вздымают плакаты, я думал, что запланированный пикет насчет модифицированных продуктов, никак не привыкнут, но это оказался просто митинг в защиту прав интеллигенции и животных.

Едва миновали, поток машин снова набрал скорость, я откинулся на спинку сиденья и, включив новости, с интересом смотрел за дискуссией по поводу внедрения геликоптеров в быт.

Автомобиль то набирает скорость, то сбрасывает, подчиняясь командам Дорожного Компа. Вообще-то, новшество вступило в силу всего полтора года назад, новые машины выпускают уже со встроенными системами, но я купил по бедности старенький, зато после небольшого тюнинга и переоснастки мой «жучок» не уступает супермощным карам. Их заявленные скорости в триста-четыреста километров могут только вызвать насмешливый вопрос: дурак, не проще было деньги бросить в форточку?

Сейчас мой идет в сплошном автомобильном потоке, где на равной скорости текут машины всех классов, и владелец «Бентли» или «Ягуара» может только утешаться особой отделкой салона, а город из конца в конец пересекаем за абсолютно одинаковое время.

На большой скорости мой «жучок» влетел в поворот, за тысячную долю секунды переговорил со всеми автомобилями на стоянке, вдруг какой желает сдать задом и выехать, пронесся в сантиметре от их блестящих задниц, красиво въехал между двумя «Опелями» и застыл в трех миллиметрах от бордюра.