– Мне еще мама сказала, – объяснила она, – что ты из тех, кто добивается успеха. Да я и сама чувствовала, женщины такое спинным мозгом или еще чем-то чувствуют… Помнишь, я всех девчонок от тебя оттерла и тобой занималась достаточно… плотно?

– Но исчезла так внезапно, – пробормотал я.

Она наморщила нос:

– Это я, дура, усомнилась в себе. Начало казаться, что ошиблась, ты такой же, как и все, да еще и робкий какой-то, вялый, не активный. Это потом мне мама объясняла, что гении все такие, у них активность в другой плоскости, но я тогда не понимала. А когда прочла о тебе, твоем открытии, тогда и прибежала…

Автомобиль снова набрал скорость и выбрался из правого ряда, хотя и в левый не перебирается, идет на пониженной, будто прислушивается и не знает, что делать дальше.

– Прибежала? – пробормотал я. – Твое появление было… как цунами! Всех так тряхнуло…

– А тебя?

– Меня больше всех, – признался я. – До сих пор трясет.

– Я уже тогда поняла, – сообщила она подчеркнуто нейтрально, – что отныне буду твоей половиной.

Я покосился на нее, она все в той же королевской позе, красиво откинувшись на спинку, глаза чуть прищурены, на губах загадочная улыбка.

– Ну да, – сказал я сварливо, – так я тебе и дамся! Я таких боюсь.

– А куда ты денешься из моих когтей? – спросила она небрежно. – Тем более, когда ты теперь такой именитый, богатый…

Я покачал головой:

– Ты же знаешь, деньги меня не интересуют. Просто так получилось. Система такая…

– Знаю, – согласилась она. – Это раньше изобретателя грабили все, кто только хотел, да и получал он всегда копейки, а сейчас все изменилось… Ты к Энн?

– Да, – ответил я почему-то с неловкостью.

– Вам давно было пора пожениться, – авторитетно заявила она.

– Некогда было, – пояснил я. – Сперва она студенткой, я студентом… потом годы работы, обоим надо было зарекомендовать себя… Сейчас вот уже как будто все подготовили. Теперь можно.

– А как она?

– Согласна, – ответил я.

Она фыркнула:

– Еще бы!.. Но, скажу тебе, вы не поженитесь.

Я дернулся:

– Почему? С чего ты взяла?

Она проговорила медленно, глаза стали темными и загадочными.

– Не знаю. Так вдруг ощутила. И не как догадку или предположение, а как твердую уверенность.

В машине как будто пронесся январский ветерок да еще с мелким снежком. Я поежился невольно, покосился на Эльвиру. Она все так же явно наслаждается как ездой, так и вообще, то ли автомобилем высшего класса, то ли тем, что я рядом, такой ошарашенный, как всегда, когда рядом с нею.

Она внезапно засмеялась, взгляд стал мечтательным, сочные алые губы раздвинулись в чарующей усмешке.

– А помнишь, – произнесла она с расстановкой, – где бы мы ни появлялись, там все считали, что мы муж и жена?

Я пробормотал:

– Помню…

– Странно, да? – спросила она. – Про Володю и Нину никогда так не говорили, про Павла и Веру – тоже, даже про Валентина Васильевича и Талочку, хотя они уже лет десять вместе! А вот про нас сразу так думали.

Я буркнул:

– Наверное, потому, что ты мною командовала и вертела, как хотела.

Она ахнула:

– Я? Да никогда… Напротив, сама люблю, просто обожаю подчиняться, это же так здорово! Да только не находилось подчинителя.

Я подумал и сказал честно:

– Вообще-то, да, Вера Павлом командовала у всех на глазах, но на них никто никогда не подумал… Не знаю тогда. Наверное, ты делала такое лицо.

– Какое?

Я подумал, сдвинул плечами:

– Устатое семейной жизнью. Разочарованное. Брезгливое. Недовольное. Или глазками стреляла по сторонам, выискивая вариант, чтобы заменить этого вялого ботаника.

Она вкусно расхохоталась:

– Сам знаешь, я не отводила от тебя влюбленных глаз! Я еще как была влюблена… Только родители твердили, что я с ума сошла, у меня такие великолепные партии, а я, дура… Не говоря уж про подруг, те вообще стыдили меня за такой выбор. Это уже потом папа и мама сказали, что я сглупила, выпустив тебя на свободу. Вот я и поддалась, вернулась в свое так называемое высшее общество… Остановишь вон там, возле вон того здания, похожего на пику!

– Главного офиса трансгуманистов?

– Да.

– Хорошо, – сказал я с облегчением. – Ты что, стала трансгуманисткой?

– Я ею и была, – сообщила она с легким смешком. – Но тебе это было неинтересно тогда, верно?

– Прости, – сказал я с раскаянием. – Таким вот наглым дураком был. Интересовался только собой.

– Ты делал все правильно, – ободрила она. – Ты чувствовал, что обязан сделать многое. Или тебе сказано было…

– Кем? – спросил я настороженно.

– Тем, – повторила она загадочно, – кто говорит, но кого мало кто слышит.