Он отошел от Буллена, склонился над Макдональдом и почти сразу же выпрямился.

— Этого спокойно можно переносить.

— Макдональда? — изумился я. — Боцмана? Он разве жив?

— Он ударился головой. Ушиб, возможно сотрясение мозга, может даже череп поврежден, но жить он будет. Еще у него рана в колене, тоже ничего серьезного.

Я почувствовал, будто кто-то снял с меня непосильный груз. Боцман был мой друг, хороший друг вот уже много лет. И, кроме того, когда с тобой рядом Арчи Макдональд, все возможно.

— А мистер Картер? — осведомился Каррерас.

— Не трогайте мою ногу, — завопил я. — Сначала сделайте укол.

— Возможно, он прав, — пробормотал Марстон, подойдя поближе. — Не так уж много крови. Тебе повезло, Джон. Если бы была затронута артерия, ты бы уже отошел в лучший мир, — он с сомнением посмотрел на Каррераса. — Я думаю, его можно переносить. Только боль будет ужасной.

— Ничего, мистер Картер у нас стойкий, — нелюбезно оборвал его Каррерас. Конечно, не его кость была раздроблена. Он уже и так целую минуту пробыл добрым самаритянином, и нагрузка оказалась ему непосильной. — Мистер Картер выкарабкается.

Я и вправду остался в живых, но скорее не благодаря, а вопреки тому обращению, которому подвергся по пути в лазарет. Лазарет находился по левому борту на две палубы ниже салона. На втором трапе один из тащивших меня парней поскользнулся, и дальнейшие события вплоть до пробуждения на койке прошли мимо моего угасшего сознания.

Как и все другие помещения на борту «Кампари», лазарет обставляли, не считаясь с затратами. Большая комната, двадцать на шестнадцать футов, с привычным на корабле персидским ковром во весь пол и стенами пастельных тонов была украшена настенными фресками, изображавшими плавание, водные лыжи и тому подобные спортивные развлечения счастливых обладателей крепких мускулов и несокрушимого здоровья — ловкая выдумка, будившая у любого, имевшего несчастье попасть на одну из трех коек лазарета, настоятельное желание встать на ноги и выбраться оттуда как можно скорее. Только сами койки, стоявшие изголовьями к иллюминаторам, выпадали из ансамбля: это были обычные металлические больничные койки, единственная уступка вкусам оформителя заключалась в том, что они были выкрашены той же краской, что и переборки. В дальнем от двери конце комнаты стоял стол старины Марстона с двумя стульями, ближе к двери вдоль внутренней переборки — складная кушетка, предназначенная для консультаций пациентов и несложных хирургических операций. Дверь между столом и кушеткой вела в два меньших помещения: амбулаторию и зубной кабинет. Я знал это, поскольку совсем недавно промучился три четверти часа в зубоврачебном кресле, пока Марстон обхаживал мой сломанный зуб. Воспоминание об этом событии я сохраню до конца своих дней.

Все три койки были заняты. Капитан Буллен — на койке ближе к двери, дальше боцман, а я в углу, напротив стола Марстона. Все мы лежали на клеенчатых подстилках. Марстон стоял, наклонившись над средней койкой, изучая коленку боцмана. Рядом с ним, держа поднос с инструментами, тампонами и бутылками, содержащими некие жидкости, стояла Сьюзен Бересфорд. Она показалась мне очень бледной. Я слегка удивился, увидев ее здесь. На кушетке сидел молодой человек, щетины которого давно не касалась бритва. Он был одет в зеленые брюки, зеленую, покрытую пятнами пота рубашку с погонами и зеленый берет. Мечтательно прикрыв глаза, он рассматривал, как поднимается спиралями к потолку дым от зажатой в углу его рта сигареты. В руках держал автомат. Неплохо было бы узнать, сколько людей и с каким количеством автоматов несли караул по всему. «Кампари». То, что на охрану трех продырявленных калек вроде меня, Макдональда и Буллена был выделен этот молодец, говорило либо о больших людских резервах Каррераса, либо об его исключительной предусмотрительности. Возможно, и о том, и о другом.

— Что вы здесь делаете, мисс Бересфорд? — поинтересовался я.

Она подняла глаза, вздрогнула, и инструменты задребезжали на подносе.

— О, как я рада, — сказала она так искренне, что мне показалось, будто это и на самом деле так. — Я думала, я… Как вы себя чувствуете?

— Так, как выгляжу. Почему вы здесь?

— Потому что она мне нужна, — заявил доктор Марстон, медленно выпрямляясь. — Когда имеешь дело с такими ранами, необходим помощник. Да будет тебе известно, Джон, что медицинские сестры обычно бывают женского пола и по возможности молодые. У нас на «Кампари» только две представительницы этой категории людей. Мисс Бересфорд и мисс Харкурт.

— Что-то не вижу здесь никаких следов пребывания мисс Харкурт, — заметил я, пытаясь представить себе очаровательную актрису в жизненной роли Флоренс Найтингейл, но воображение мое отказалось справиться с такой абсурдной задачей. Я даже не смог представить ее в этой роли на экране.

— Она здесь была, — оборвал меня доктор. — Она упала в обморок.

— Тогда ясно. Как боцман?

— Вынужден попросить тебя не разговаривать, Джон, сурово изрек он. — Ты потерял много крови и очень ослаб. Пожалуйста, береги силы.

— Как боцман? — повторил я. Доктор Марстон вздохнул.

— С ним все в порядке. В том смысле, что для жизни опасности нет. Аномально толстый череп, так бы я сказал. Он его и спас. Сотрясение, конечно, но трещины, я думаю, нет. Трудно говорить без рентгена. Дыхание, пульс, температура, давление — никаких симптомов серьезных травм мозга. Меня беспокоит его нога.

— Нога?

— Пателла, по-вашему коленная чашечка. Полностью раздроблена — не восстановишь. Сухожилия порваны, берцовая кость сломана. Нога распилена пополам. Должно быть, несколько пуль попало. Проклятые убийцы!

— Ампутация? Вы не думаете…

— Не надо ампутации, — он раздраженно потряс головой. — Я удалил все осколки, что смог найти. Кости либо надо сращивать, и тогда нога станет короче, либо металлические шины. Одно я могу сказать твердо: колено это он никогда больше не согнет.

— Так он останется хромым. На всю жизнь?

— Мне очень жаль, но это так. Я знаю, что вы друзья.

— Значит, для него с морем покончено?

— Мне очень жаль, — повторил Марстон. При полной своей некомпетентности в медицине, он был все же славным стариком. — Теперь твоя очередь, Джон.