Я нашел своего человечка достаточно быстро благодаря коллеге моего приятеля, комиссара Флоримона Фару, легавого из бригады, занимающейся меблированными комнатами, которого взял в пай по этому делу. Как только беглый провинциал был запеленгован, я предпринял меры, чтобы завязать с ним знакомство, преуспев в этом деле, мы более или менее сблизились, и, использовав момент наименьшей способности к сопротивлению, наступивший по причине алкогольного опьянения, я прочел ему проповедь на тему морали и возвращения в пенаты. Гражданин, которому я годился бы в сыновья! Эта трогательная сцена происходила на Центральном парижском рынке, в известном ресторане «Тихий папаша». Обстановка соответствовала действу. Поскольку я не скрыл от него ни своей профессии, ни порученной мне миссии, Лёрё хохотал от всей души. Детектив, надо же! Безусловно Эмили прочитала слишком много детективных романов. Смешно. Ну до чего же смешно! Так или иначе, но он оказался куда более благоразумным, чем я мог предположить, и в скором времени я получил от мадам Лёрё благодарственное письмо.

Месяцы шли, и настал май 1953-го. Я уже совершенно забыл своего липового распутника (распутство, которому он предавался, было самым что ни на есть скромным), как вдруг он сам с хохотом объявился по телефону:

– Алло? Нестор Бюрма? А я опять в загуле, мой дорогой детектив. Жена вам еще этого не сообщила?

– Еще нет.

– Ну, с этим не задержится. Послушайте, пока суд да дело и чтобы упростить процедуру, зайдите за мной в отель, где я останавливался в прошлом году. Улица Валуа, да. Гульнем вместе, если у вас нет других дел. А заодно договоримся насчет обратного поезда для меня…

В прошлом году я его находил немного насмешливым, но сейчас можно было поклясться, что он решительно делает из меня дурака. Ах, так?

– Ну ладно,– сказал я Элен, моей секретарше,– хорошо смеется тот, кто смеется последним. Поскольку он приглашает меня разделить его вакханалии, я не буду заставлять себя просить.

В тот же вечер я заехал за ним в отель.

Между тем я получил письмо от мадам Лёрё. Составленное в тех же выражениях, что и предыдущее, оно было в общем чуть-чуть нервознее. Она стала приходить к мысли, что шутка (как она назвала прошлую отлучку) может остаться приличной только при условии, что она не будет ни продолжаться, ни повторяться. И еще: буквы письма выдавали гневную дрожь руки, которая их выводила на бумаге. Что же касается инструкций, то они оставались без изменений: как можно быстрее посадить беглого мужа в обратный поезд.

Что я и сделал через несколько дней после того, как составил компанию Лёрё в его ночных похождениях. Он уже приобрел определенные привычки в Париже (который, кстати, хорошо знал, поскольку прежде жил здесь многие годы). Но в своих гулянках он оставался донельзя провинциалом. Его времяпровождение было расписано как по нотам. Рестораны, театры, кино, жертвоприношения Венере – все это выполнялось в определенные часы и в одних и тех же местах, с теми же партнерами. И всегда корректен, даже в пьяном виде. Был всего один случай, когда он грубо обошелся с какой-то бродяжкой. Но бродяги, будь то мужик или баба, никогда себя прилично вести не умеют. Короче говоря, в 1953 году все произошло так же точно, как и в 1952 году. В одну ночь после сильной попойки я погрузил Лёрё в лиможский поезд. А поскольку пьяниц Бог бережет, он благополучно добрался до дома.

Все тут остались довольны: мадам Лёрё быстро получила своего мужа в приличном состоянии; муж привык к моему присмотру, а Нестор Бюрма получал хорошую плату, осчастливливая семейство Лёрё. Оставалось лишь пожелать, чтобы это повторялось каждую весну.

Но сегодня у нас на дворе был январь. Луи Лёрё предвосхитил весеннюю дату. Он наплевал на календарь, будь он грегорианский, русский или природный. Наилучшим оказался календарь Лёрё. И если верить письму – обычному письму от мадам Лёрё, к тому же полученному с порядочным опозданием все из-за тех же забастовок, а в этом письме сквозили явные и определенные чувства беспокойства и раздражения, беглец находился в Париже уже несколько дней. Яснее ясного был тот факт, что мадам Лёрё скоро лишит меня этой работы. Я чувствовал это. Не так уж я был ей полезен, следует признать. Эта комедия – получать деньги от жены, чтобы отыскать мужа, и получать от мужа, чтобы сопровождать его во время пребывания в столице,– не могла длиться вечно. И, может быть, чувствуя, что скоро мне не придется больше им заниматься, я быстренько отправился на поиски Лёрё, который не объявился до сих пор, хитрюга, даже если и остановился в том же самом отеле (а он прежде не прятался). Кто знает, быть может, я сделал это в надежде еще разок попировать за его счет!

Попировать за его счет!

А еще считаю себя детективом!

Заказав десерт, Луи Лёрё встал, чтобы сходить «кое-куда». Я остался сидеть один за куском сыра бри. Проглотив его, я принялся проглядывать вчерашнюю газету, которая валялась на соседнем стуле. Господин Рёне, второй президент IV Республики, обратился с традиционным посланием к обеим палатам. Эмиль Бюиссон, враг общества номер один, предстает перед судом присяжных вместе со всей своей бандой. Жилищный кризис в Берлине, розыск картины Рафаэля, украденной из Лувра – поиски картины и вора,– не дал никакого результата. В Лондоне… Внезапно я взглянул на часы. Мои остановились. Я вывернул шею, чтобы посмотреть на стенные часы в большом зале. Отшвырнул газеты. Случилось то, что я и думал. Прошло порядком времени, как Лёрё ушел из-за стола. Слишком много времени, чтобы он теперь вернулся. Чертов шутник. Он смылся по-английски. Я подозвал гарсона и попросил счет.

– Вы не ждете этого господина?– спросил он, указывая на пустой стул.

Я проворчал:

– Знаете что, нечего измываться надо мной второй раз за такой короткий срок!

На те чаевые, которые я оставил ему, вряд ли он сможет пригласить к себе актрису из Комеди Франсэз.

В довершение всего снаружи моросил холодный мелкий дождь. Я огибал груды душистых овощей, и если у меня было противно на душе, то это вовсе не было данью местному колориту. Луи Лёрё обвел меня вокруг пальца, как школьника, не стоит отрицать это. Зима на него плохо действовала. Весной он был более общительным. Зимой же предпочитал не посвящать меня в тайны своих шалостей, насколько я понимаю.

Пройдя несколько шагов, я успокоился и заинтересовался передвижениями розничных торговцев, которые пополняли свои запасы, торгуясь понемногу, что в своих лавк»х они не допускают. И вдруг все пешеходы, все оборванцы, курсирующие тут, расступились, чтобы пропустить полицейскую машину, мчавшуюся с большой скоростью. Краснорожий толстяк в куртке, восседающий на ящике, полном апельсинов, обратился к одному из своих коллег:

– Эй, Жюль! Что это там за шухер? Только что проехал «рено» из префектуры. Это, часом, не облава?