— Карта есть?

— Пожалуйста. — Тот расстегнул планшет.

— Показывайте, товарищ лейтенант.

Пестряков расстелил карту, поставил на ее угол плошку и принялся изучать обстановку; при этом он нещадно теребил и хмурил нависшие брови.

Тимоша мешал ему сосредоточиться, потому что прилежно и затейливо ругал соседа слева, который засиделся, такой-сякой, во время атаки, а потом, такой-сякой, драпанул.

В тот вечер Тимоша да и все, кого фронтовая судьба свела в подвале на окраине немецкого городка северо-восточнее Гольдапа, не знали, что танковая дивизия эсэсовцев «Мертвая голова» ударила с севера в открытый фланг нашей подвижной группировки и прошла по ее тылам. В ожесточенном бою наши танкисты потеряли несколько машин, но вырвались из огненного мешка и отошли по горбатому мосту через канал; этот канал тянулся по восточной окраине городка. А городок, куда наши танки ворвались вчера, снова оказался в руках противника.

Тимоша упрямо продолжал сваливать всю вину на какой-то батальон, который драпанул на левом фланге.

— Дался тебе этот сосед слева!

— По-видимому, противник собрал танковый кулак, — предположил лейтенант, — и нанес удар стратегического значения.

— Не могут сейчас немцы… такой удар, — возразил Черемных тихо, но убежденно.

— Почему же?

— Потому что сам Черняховский операцией командует, — встрял в разговор Тимоша. — Черняховского следом за мной на этот фронт перебросили. Мировой мужик! Я его хорошо знаю.

— И давно? — Пестряков нахмурился, а усмешку спрятал в уголках рта.

— Видел однажды, — стушевался Тимоша. — На понтонном мосту, когда Десну форсировали. Потом мы встретились во вторичный раз. Под Оршей. На Минском шоссе…

— Понятно, — Пестряков ухмыльнулся в обкуренные усы, — Это когда Черняховский с тобой военный совет держал? Вас тогда всего двое и было. Командующий фронтом да ты, рядовой.

— Я тогда еще в младших лейтенантах ходил, — Тимоша заморгал белесыми ресницами. — Уже погодя в штрафную гвардию попал.

В подвале наступила тягостная тишина.

— Попал, да не пропал! — как можно бойчее сказал Пестряков и при этом повел шеей так, словно ему стал узок непомерно широкий воротник шинели.

Никто не стал расспрашивать Тимошу — о таких вещах допытываться не полагается.

— Но можно искупить свою вину, — поспешил с утешением лейтенант. — К вам вернется тогда звание, хорошая репутация и…

— В том-то и дело, — перебил Тимоша мрачно. — Репутация моя подмоченная.

— Огонь на войне все сушит, — через силу подал голос Черемных. — Высушит и твою репутацию.

— Если только успеет, — хохотнул Тимоша, — Гитлер-то уже доходяга… Так что двинусь я. Пока не кончилась война. Может, доберусь до своих…

3 Тимоша повесил автомат за спину, придержал рукой гранаты, висящие на поясе, решительно повернулся и сделал шаг к оконцу, показав при этом изодранную, всю в рыжих ожогах шинель.

Он уже собрался было выдернуть подушку из проема.

— Отставить! — прогремел Пестряков. — Некуда тебе сейчас идти. И нечего на авось воевать.

— Еще один командующий на мою голову! Ты что, с танка упал? Или забрался повыше — с крыши?

— Умственно нужно воевать, а не очертя голову. — Пестряков старался говорить спокойно, отвергая сварливый тон Тимоши.

— Да кто ты такой есть, чтобы командовать мной?

— Гвардии рядовой Пестряков.

— Ну вот видишь… А я все-таки разведка. «Глаза и уши»! Если бы вы, — Тимоша повернулся к лейтенанту, — приказ отдали… совсем другое дело!

— По-видимому, товарищ Пестряков прав. — Лейтенант залился румянцем. — Зачем же идти на верную гибель?

— Ты же нас от расстрела в спину выручил! — Пестряков стукнул черным кулаком по карте, и плошка подпрыгнула, как при близком разрыве. — А сейчас оставляешь без боевого питания. У тебя же целый клад — гранаты живые…

— Зато диск пустой, — развел Тимоша крупными, не по росту, руками. — Расстрелял. Чуть не до пуговицы. Караулил вашу эвакуацию…

— Знаю, что не расписывался пулями на заборе… Ну а пистолет трофейный?

— И вовсе холостой. — Тимоша пренебрежительно швырнул парабеллум в угол подвала.

— Прав Пестряков, — промолвил Черемных. — Стоящий солдат на рожон не лезет…

Тимоша внимательно посмотрел на Черемных, послушно отошел от оконца и уселся на пол. Он дунул в пустые ножны от кинжала:

— Мое холодное оружие…

— Тем более озорство — чуть не с голыми руками через фронт отправляться, — добавил Пестряков мягче, тоном убеждения. — И местность в лицо не знаешь. Как вы думаете, товарищ лейтенант? Нужно подсчитать боеприпасы, — тактично распорядился Пестряков.