— Ладно, — усмехается он и на какое-то время словно и впрямь задумывается. — Ну-ка, что бы тебе такое… спина у него — очень прямая. И от него кока-колой пахнет.

Я смотрю прямо перед собой — куда-то в направлении уха Муцуки.

— У него всегда классный загар — зимой и летом. А бедра у него узкие. И знаешь… да, у него бедра тоже колой пахнут.

— Неужели колой?

Но тут он чуть слышно бормочет что-то, подозрительно похожее на «вот, собственно, и все». Я и возмутиться не успеваю — а он уже удрал на кухню, мясо проверять.

Ужин закончился ужасно быстро. За едой мы оба молчали.

— Слушай… — Муцуки тихо-мирно пил кофе в гостиной и вдруг вскочил и стал переставлять книги в шкафу.

— Что такое?

— Ничего, — говорит он и ласково улыбается.

— В каком это смысле — ничего?! — Я начинаю раздражаться. — Это из-за книжки, которую я читала, так?! Хочешь сказать, чтоб я твои книги не трогала или чтоб сначала разрешения у тебя спрашивала, так говори давай — и нечего вид делать, что все в порядке!

— Ну ладно, тут ты права, — признает Муцуки. — Только дело в другом, читай что захочешь. Просто у меня книги расставлены по системе. Вот, я тебе покажу. Вся французская поэзия у меня здесь. Ален Боскэ, Андре Бретон, Раймон Кено… Испанская поэзия — здесь. У меня, правда, из испанцев только Лорка, но все равно. А итальянская поэзия — вот здесь. А немецкая…

— Ладно, хватит, я уже постигла гениальную идею, — говорю. — А когда ты книжку с полки снимаешь, ты маркером на ее месте точечку ставишь, чтобы не спутать, куда потом ставить, да?

— Эй, а это совсем не плохая идея! — замечает Муцуки.

Я начинаю закипать — Муцуки, похоже, даже не заметил сарказма в моем замечании.

— Полагаю, неудивительно, что ты не приглашаешь к нам гостей: как же, у тебя жена — неряха, книги твои в шкафу — и то в порядке содержать не может…

— Секо, — вздыхает Муцуки.

Мне всегда делается грустно, стоит ему посмотреть мне прямо в глаза — вот как сейчас. Стоит этим добрым глазам задержаться на мне хоть ненадолго — все, сразу стараюсь отвернуться.

— Ты знаешь, Какие… — заговорил Муцуки, устанавливая свой телескоп на веранде. — Какие… он — тоже не из нормальных. На самом деле среди врачей это сплошь и рядом.

Сначала я просто не поняла, что он имеет в виду под «не из нормальных».

— По-моему, он уверен, что для таких, как мы, жениться — это аморально. Вот поэтому он так нами и интересуется. Ему, видишь ли, любопытно, на какую жизнь мы себя обрекли столь аморальными действиями.

— Доктор Какие — гей?!

Муцуки хохочет над моим удивлением.

— Ну, по правде говоря… ты даже не представляешь, как нас много!

А потом, стоя рядом и глядя в микроскоп на звезды, он слегка просветил меня на тему, что это значит — быть геем. Он знавал множество типов мужчин-гомосексуалов, знал, кому и через что приходилось пройти.

— Вообще-то, знаешь ли, все люди — разные. Особенно если учесть, сколькие так и не признали свою ориентацию открыто. А ведь есть еще и латентная гомосексуальность, или как она там называется. Нельзя так запросто поделить людей на категории. Это тебе не книги на полке.

Я сходила на кухню, принесла себе виски и, слушая, неторопливо его прихлебывала.

— Какие — это типаж, который Кон называет «педик из бульварного романа». Он происходит из целой династии гинекологов, так что ужас и отвращение к женскому телу с раннего детства испытывал. Плюс к этому колоссальные комплексы по поводу собственной внешности. И что же мы получаем в итоге? Дичайшее клише!

— Да уж, — говорю.

Думаю — вот, значит, как оно происходит?..

— А последним толчком был этот самый его учитель в старших классах. Повторяю — заезженная история!

Я молчу. Думаю — значит, всегда есть что-то, что служит последним толчком?

— А в довершение, для полного уж соответствия канонам дешевой мелодрамы, бойфренд у него — типичный «писаный красавец с уклоном в нарциссизм», — заканчивает Муцуки с негромким презрительным смешком. — Хотя, если вдуматься, какие-то черты дешевой мелодрамы есть в каждом человеке.