Португальцы не встретили отпора: кажущиеся на таком расстоянии совсем крошечными фигурки попрыгали в ров, забрались наверх через орудийные амбразуры, а ни одного мушкетного выстрела так и не было слышно – видимо, французы отвоевались. Шарп кивнул своим:

– Пошли!

Воздух и без того был раскален, а возле большого форта, горевшего в нескольких местах, жар стал вовсе нестерпимым. Несколько французов, на которых португальцы не обращали внимания, пытались улизнуть в сторону города, и Прайс послал взвод их перехватить. Шарп, обжигая лицо, взбежал по гласису и повел взвод Харпера внутрь. Картина там была та же: раненые, требующие внимания, выжившие и множество мертвецов, распростертых на камнях и досках. Часть португальцев уже вытаскивала из подвала бочонки с порохом, стараясь катить их для большей безопасности, остальные сгоняли в кучу пленных и вскрывали французские ранцы. Леру здесь тоже не было: трех самых дюжих французов Шарп проверил лично, пытаясь сличить их лица с отпечатавшимся в памяти образом, но – нет, Леру среди них не было. У одного была заячья губа: трудно представить себе полковника Императорской гвардии с таким уродством. Другой был слишком стар, а третий – обычным деревенским дурачком, взиравшим на офицера с выражением собачьей преданности. Шарп оглядел горящие здания, потом кивнул Харперу:

– Будем искать.

И они искали: осмотрели каждую комнату, в которую только могли войти, пытались попасть и туда, где живых остаться не могло. Один раз Шарп даже свесился с обгоревшей балки, пытаясь рассмотреть что-нибудь в бушующем пламени и понимая, что там искать бесполезно. Он коснулся рукой подсумка, понял, что кожа почти невыносимо горяча, и отпрянул, опасаясь, что порох взорвется. На душе было муторно, его начинало охватывать разочарование. Он пропотел, перепачкался, а солнце все так же жарило, превращая дома в печи. Пленные толпились снаружи, а Шарп проклинал Леру.

Подошедший Прайс с трудом проговорил:

– Не нашел его, сэр.

Шарп указал на стоявшую особняком группу французов:

– А это кто?

– Раненые, сэр.

Шарп осмотрел раненых. Он даже потребовал, чтобы один из них снял с головы грязную повязку – лучше бы он этого не делал: человек страшно обгорел. Но это был не Леру.

– Сколько у нас пленных?

– Четыре сотни, сэр. Это по меньшей мере.

– Проверить их снова!

Они снова ходили вдоль шеренг, останавливаясь перед каждым из пленных, а те только устало смотрели мимо. Попадались среди них и высокие – их отогнали отдельно, но все было безнадежно: одни оказались беззубы, другие не подходили по возрасту, встречались и совсем похожие, но они не были Леру.

– Патрик!

– Сэр?

– Найди мне офицера, говорящего по-французски. Попроси подойти.

Офицер с радостью пришел на помощь. Он спросил пленных, знают ли они высокого полковника Леру, он же капитан Дельма. Большинство кивали, но отвечали, что помнят капитана Дельма, браво сражавшегося под Аустерлицем [70] , один припомнил Леру, который был в городской охране в По [71] . Солнце жарило немилосердно, отражаясь от разбитых камней, пот заливал Шарпу глаза. Казалось, Леру исчез с лица земли.

– Сэр? – Харпер указал в сторону Ла-Мерседа. – Мелкий сдался.

Они снова двинулись к оврагу. Только теперь, когда британцы контролировали третий форт, раненым из Сан-Каэтано и Сан-Винсенте было позволено покинуть траншею. Шарп подумал, что многие, должно быть, умерли по такой жаре. А вот давешний офицер-артиллерист с распоротым животом еще жил, хотя лицо его совсем скрылось под кровавой коркой, а единственный глаз беспорядочно рыскал взад и вперед. Шарп заметил, что Харпер тайком тронул распятие на шее, когда носилки двинулись к ожидавшим на краю пустоши повозкам: все в руках Божьих. Они взобрались по склону и направились к Ла-Мерседу.

Леру здесь не было. Его не было ни в одном из фортов, и Шарпу с Харпером пришлось вновь отправиться в Сан-Винсенте, чтобы в который раз осматривать пленных. Нет, Леру здесь нет: ни одно лицо не походило на холеного французского полковника. В отчаянии Шарп обратился к офицеру, служившему им переводчиком:

– Но кто-то же должен знать о нем!

Лейтенант-полковник терял терпение: он хотел увести пленных и распустить своих людей, вынужденных охранять их на солнцепеке. Но Шарп упрямо двигался вдоль рядов, утирая пот, вглядывался в лица, уже понимая, что проиграл. Наконец он кивнул полковнику:

– Я закончил, сэр.

Но он вовсе не закончил: снова обежал монастырь, даже спустился в прохладный подвал, где размещался склад, но никаких следов беглеца так и не обнаружил. В конце концов Харпер произнес то, что Шарп отказывался признавать:

– Здесь его нет, сэр.

– Да, здесь его нет, – но он не может сдаться! Если Леру сбежал, хотя, видит Бог, он не мог этого сделать, маркиза в опасности! Француз сделает свой ход – через день, неделю, может, даже через несколько часов. Шарп представил себе ее тело в руках этого человека и в ярости рубанул палашом распахнутый шкаф, как будто в нем могло быть тайное отделение. Это чуть отрезвило его, заставив умерить ярость: – Поищем среди мертвых, – может, Леру и погиб, но Шарп сомневался, что хитрый полковник подставится под пушечные залпы. Но больше искать было негде.

Мертвые смердели: некоторые были убиты еще пару дней назад и лежали на жаре без погребения. Шарп копался в груде трупов, и чем глубже он зарывался, тем яснее понимал, что Леру нет и тут. Он выскочил на гласис и посмотрел в сторону двух других фортов. Ла-Мерсед опустел, его гарнизон был уведен в плен, а в Сан-Каэтано оставался только Макговерн с небольшим пикетом. Шарп оглядел взвод Харпера: они устали, совсем выбились из сил. Он разрешил им сесть, скинул куртку и отдал ее лейтенанту Прайсу: