Входит высокий и статный мужик в синем суконном армяке, подпоясанном красным кушаком. Это, в полном смысле слова, русский молодец, с веселыми глазами, румяным лицом, обрамленным русыми волосами и шелковистой бородой. От него так и пышет здоровьем и бодростью.

— Федул Ермолаич! сколько лет, сколько зим! Садись, брат, гость будешь! — приветствует его Струнников. — Эй, кто там! водки и закуски!

— Не извольте беспокоиться — не стану, — отказывается гость, присаживаясь, — на минуточку я… дела в вашей стороне нашлись…

— Не успел взойти, а уж и «на минуточку»! Куда путь-дорогу держишь?

— Раидина Надежда Савельевна звала. Пустошоночка у нее залишняя оказалась, продать охотится. А мы от добрых делов не прочь.

— Когда же ты от добрых делов отказываешься! скоро все пустоша по округе скупишь; столько земли наберешь, что всех помещиков перещеголяешь.

— Где нам! Оно точно, что валошами [40] по малости торгуем, так скотинку в пустошах нагуливаем. Ну, а около скотины и хлебопашеством тоже по малости занимаемся.

— Сказывай: «по малости»! Куры денег не клюют, а он смиренником прикидывается!

— Зачем прикидываться! Мы свое дело в открытую ведем; слава богу, довольны, не жалуемся. А я вот о чем вас хотел, Федор Васильич, просить: не пожалуете ли мне сколько-нибудь должку?

— А я разве тебе должен? — шутит Струнников.

— Да тысячек с семь побольше будет.

— А я думал, только три. И когда вы, черт вас знает, накапливаете!

— Помилуйте! я и записочки ваши захватил. Половинку бы мне… с Раидиной рассчитался бы.

— Половинку! чудак, братец, ты! зачем же третьего дня не приезжал? Я бы тебе в ту пору хоть все с удовольствием отдал!

— Как же это, сударь, так?

— Да так вот; третьего дня были деньги, а теперь их нет… ау!

— Сколько уж времени, Федор Васильич, прошло!

— И больше пройдет — ничего не поделаешь. Приходи, когда деньги будут, — слова не скажу, отдам. Даже сам взаймы дам, коли попросишь. Я, брат, простыня человек; есть у меня деньги — бери; нет — не взыщи. И закона такого нет, чтобы деньги отдавать, когда их нет. Это хоть у кого хочешь спроси. Корнеич! ты законы знаешь — есть такой закон, чтобы деньги платить, когда их нет?

— Не слыхал. Много есть законов, а о таком не слыхал.

— Вот видишь! уж если Корнеич не слыхал — значит, и разговаривать нечего!

Ермолаев слегка мнется, как будто у него в голове сложилась какая-то комбинация, и наконец произносит:

— Вот что, сударь, я вам предложить хочу. Пустошоночка у вас есть, «Голубиное гнездо» называется. Вам она не к рукам, а я бы в ней пользу нашел.

— Как тебе пользы не найти. Ты и самого меня заглотаешь — пользу найдешь.

— На что же-с! В ней, в пустошоночке-то, и всего десятин семьдесят вряд ли найдется, так я бы на круг по двадцати рубликов заплатил. Часточку долга и скостили бы, а остальное я бы подождал.

— Нельзя.

— Отчего же-с? Цена, кажется, настоящая.

— Хоть разностоящая, да нельзя.

— Помилуйте! что же такое?

— А то и «такое», что земля не моя, а женина, а она на этот счет строга. Кабы моя земля была, я слова бы не сказал; вот у меня в Чухломе болота тысяча десятин — бери! Даже если б и женину землю можно было полегоньку, без купчей, продать — и тут бы я слова не сказал…

— Уговорить Александру Гавриловну можно.

— Попробуй!

Наступает минута молчания. Ермолаев испускает тяжкий и продолжительный вздох.

— А я было понадеялся, — произносит он, — и к Раидиным надвое выехал; думал: ежели не сладится дело с вами — поеду, а сладится, так и ехать без нужды не для чего.

— Стало быть, ехать нужно.

— И то, видно, ехать. Как же, сударь, должок?

— Пристал! Русским языком говорят: когда будут деньги — все до копейки отдам!

Федул Ермолаич снова вздыхает, но наконец решается сняться с места.

— Нечего, видно, с вами делать, Федор Васильич, — говорит он, — а я было думал… Простите, что побеспокоил напрасно.

Он уж совсем собрался уходить, как Струнникову внезапно приходит в голову счастливая мысль.

— Стой! — восклицает он, — лесу на сруб купить хочешь?

— Не занимаемся мы лесами-то. По здешнему месту девать их некуда. Выгоды мало.

— А ты займись. Я бы тебе Красный-Рог на сруб продал; в нем сто десятин будет. Лес-то какой! сосняк! Любое дерево на мельничный вал продавай.