— Здесь тоже немалая проблема. Тех, что закончили полный курс военных училищ, в строю осталось немного. Предпочтение будем отдавать орденоносцам, лишь бы имели среднее образование или из-за призыва не успели доучиться.

— Видимо, такое нарушение инструкции вполне допустимо и даже целесообразно. Молодые офицеры на фронте проходят по два и три военных училища. Может быть, вам целесообразно подать докладную записку о ваших нуждах и предложениях на имя маршала Василевского? Мне кажется, он поможет вам в становлении академии на полный курс обучения.

— Непременно воспользуюсь вашим советом.

— Тогда с вашего разрешения я пройду в лазарет, где лежит мой племянник.

Добрые души нередко поддаются сентиментальным чувствам. Колосов пешком поднялся на восьмой этаж, зашел в свой класс, еще не избавившийся от запаха лекарств. Столы и стулья уже были расставлены. Подошел к окну. Огромная чаша фонтана еще была пуста, вокруг его железной ограды сидели зенитчицы. Около зениток копошились по три-четыре девушки, отметая с дорожки опавшую за зиму листву.

По Большой Пироговской проехали три машины. Одна свернула в Хользунов переулок, где стояло здание пединститута, а дальше — корпуса медицинского. Туда и туда слушатели-холостяки ходили на вечера и танцы, чтобы выбрать девушку в жены. Ходил и он, Григорий. Варвару встретил в академическом клубе. На концерте она читала стихи. Но тогда подойти к ней не посмел. Встретились на Дальнем Востоке, куда она приехала по призыву Хетагуровой. Играла в театре Уссурийска… Дальше вспоминать их отношения не стал — зачем бередить душу, если Варя — его жена и мать его сына.

Лазарет, куда перевели последних раненых на долечивание, располагался в отсеке. Спустился на четвертый этаж и зашел в него. Николай лежал на кровати, укрывшись халатом. Увидев генерала, не сразу узнал в нем дядю. Затем, обхватив железную раму кровати, он попытался сесть. Колосов придержал племянника.

— Не приветствуй, стоя навытяжку, — пожимая предплечье Николая, участливо сказал Григорий. — Я сам возьму стул и сяду напротив.

Усевшись, Колосов внимательно присмотрелся к племяннику. Идет на выздоровление, а радость встречи тревожная.

— Как идет выздоровление, Николай?

Трое выздоравливающих, поняв, что к полковнику пожаловал родственник, на костылях или прихрамывая, вышли из палаты.

— По оценке врачей — нормально.

— Но ты, кажется, не в восторге от «нормального».

— После окончания лечения придется многое менять… Инвалидов в строю не оставляют.

— Я только что от начальника академии. Если тебе по душе работа преподавателя, можешь считать себя им.

— Но такая хромота!..

— Для преподавателя самый важный орган — голова. Война проредила академистов настолько, что будут приглашать в преподаватели не только хромых, но даже фронтовиков, не имеющих высшего военного образования.

На бледном лице Николая проступило что-то похожее на радость.

— Так что, Коля? Или звать тебя по имени уже нежелательно?

— Для детей твоей сестры — моей мамы, ты всегда был из недосягаемого мира. Так что называй меня, как тебе будет удобно. Что касается преподавательской службы… Никакой другой не нужно. Только вот смогу ли?.. В сравнении с полковником Сальниковым, нашим преподавателем на третьем курсе, я — капитан, не более.

— Преподавать начнешь с первого курса. К третьему пополнишь знания, обретешь степенность.

— Степенность — не для меня. В пример возьму генерала Соболева. Он держал наше внимание знаниями, человеческими и военным опытом и тактом.

— Теперь поговорим, Коля, о другом. Догадываешься о чем?

— Может, в другой раз?..

— Для следующего раза могу не выбрать время. Приближается лето. Пора горячая. Мои длительные поездки на фронт станут неизбежными.

Николай опустил голову, догадавшись, что разговор пойдет о Томе.

— Варя мне сказала, что за тобой самозабвенно ухаживает милая, добрая сестра милосердия. Она взяла твою фамилию, сопроводила до Москвы и здесь делает все, чтобы ты твердо стал на ноги.

— Все это так…

— И что же?..

— Не знаю, как решить наши добрые и… в то же время сложные отношения.

— Ты же знаешь, что с первого твоего ранения, школьницей, она ухаживала за тобой в Ленинграде, потом поехала к нашим в Ключи, и следом за тобой на фронт…

— Все это так, Гриша. Сознаюсь, она мне небезразлична. Если я не вижу ее день, во мне возникает беспокойство. Но я же калека! Каким я буду выглядеть рядом с ней?! Она красива, моложе меня на много лет. С каким сожалением будут смотреть на нее люди, и с каким осуждением на меня: урод, а отхватил себе красавицу. Не иначе, как принудил ее своим положением и званием.