Голосистые сверчки по-прежнему выводили свои трели-свирели. В небе мигали звезды, будто посылали свои сигналы людям. На станции столпотворение и паника. Друзья уже ждали папу, взяли вещи и занесли вместе с Павлом в вагон. Няня Нюся всем им поклонилась. Папа расцеловал сына, сказал несколько слов на прощание и о чем-то попросил няню Нюсю. Потом с трудом вышел из вагона. Он стоял с друзьями у самого окна, смотрел на Павла и няню Нюсю. Его толкали, но он не замечал никого. Поезд нервно дернулся несколько раз. За окном поплыли слабые тени вокзальных строений. Папа снял кепку, зажал ее в кулаке и поднял руку…

В Юргамыльске няня Нюся устроилась сторожем на штакетную фабрику. Она получала половину рабочего пайка и немного на иждивенца. Зарплаты ее как раз хватало, чтобы выкупить паек на карточки. Остальные деньги — переводы от папы — тратили на одежду, дрова, другие нужды. Няня Нюся покупала еще шерсть, иногда пряжу. Павел с вечера засыпал рано, а няня Нюся осторожно и незаметно уходила ночью на дежурство, закрывая дверь на внутренний замок. Павел пересилил себя и уже не боялся оставаться один.

Письмо папы няня Нюся понесла в школу, но там никого не застала, директор и учителя были мобилизованы на прополку в колхоз. В райвоенкомате очередная суматоха с прибытием раненых и отправкой в армию, там ничем не могли помочь няне Нюсе. Она пошла на станцию и взяла с собой Павла.

В кабинете начальника вокзала за столом с телефоном сидел усталый молодой мужчина в зеленой гимнастерке. Няня Нюся поклонилась ему, он протянул левую руку и поздоровался. Она достала письмо. Он той же левой рукой взял, посмотрел на одну страницу, вторую, третью и спросил:

— Это мне зачем?

— Как зачем? — удивилась няня Нюся и тут же тихо попросила: — Нам бы два билетика до Бозулука.

— Бесполезно пришли, матушка, на это разрешение и бронь требуются.

— Какое еще разрешение тебе, родимый, нужно, коли ты сам большой человек, — говорит няня Нюся. — Вот тебе письмо, почитай-ка, оно от военного.

— Нынче военных миллионы, и все пишут. От каждого не прочитаешь, жизни не хватит на все письма. — Он говорил строго, но не грубо. Пустой правый рукав небрежно был заправлен в карман пиджака.

— Сам, видать, с войны, — вздыхает няня Нюся, — сам, видно, фронтовой калека, а не посочувствуешь…

Начальник вокзала заходил вокруг стола. Теперь он говорил громко, будто произносил на митинге речь, чтобы его все слышали, но убеждал он всего лишь одну няню Нюсю. Пустой рукав выскочил из кармана и болтался в разные стороны.

— Я, может, гражданочка, сейчас каждому сочувствую, может, всему честному народу и человечеству! Может, даже каждому живому, раненому и убитому… Я людского горя сам позарез навидался, вдоволь наелся, а вы мне, матушка, письмо под нос суете! Неужто я неграмотный, понятия совсем не имею или как бы чурбан неотесанный? Вон теперь сколько несчастья людского! Наглядишься да наслушаешься, в голове не уложится, читать — не перечитать! Я тут совсем никакой не бог, а простой, как говорится, станционный смотритель. Была бы моя всесильная власть, был бы я на самом деле большим человеком, то враз бы вас ковром-самолетом куда угодно доставил, но я чудес делать не умею. Понятно вам, матушка?

— Длинно и умно ты говоришь, а почитай-ка все-таки, родим человек, повнимательней, — снова просит няня Нюся.

— Опять за крупу деньги! — хлопает себя начальник вокзала с досадою. — Ей одно, она свое! Совсем не понимает простых и ясных слов! Толку-то все равно никакого не будет, ежели даже прочитаю это письмо сверху вниз и снизу вверх.

— Да ты взгляни только хоть одним глазком, — протягивает письмо няня Нюся.

— Ну, взглянуть — не велика маета, — неохотно буркнул он и взял письмо.

Быстро пробежал глазами первую страничку. Потом, не отрывая взгляда от письма, сказал:

— На такие дела и просьбы нам броней и разрешения не дают.

— Ты, мил человек, почитай дальше, так без броней билет выдашь.

— Какое это имеет значение, — говорит он, продолжая читать. — Вам же два билета нужно… а дело это в корне безнадежное.

— Продай один, — поспешно вставляет няня Нюся, — коли не хочешь или не можешь два.

— Один детский, что ли?

— Ну да, хотя бы, — говорит няня Нюся, — а можешь взрослый.

— Путаница у вас какая-то безбожная, матушка, — говорит он, дочитав письмо. — Как я понимаю, не вы, а мальчишка должен бы к батьке съездить, но кто ж ребенка-то по взрослому билету пустит.

Он положил письмо на стол и снова заходил по небольшому кабинету. В раздумье несколько раз садился на табуретку и растирал левой рукой правое плечо. Видно, оно болело, начальник все морщился и громко кряхтел.

Няня Нюся сочувственно вздыхала и смотрела на него, но уходить не собиралась. Когда он встал и подошел к своему столу, няня Нюся снова робко спросила: